Она словно не существовала, даже для сына.
– Тебе надо есть побольше фруктов и овощей, – напомнила она о себе, подобострастно взглянув на Кэша. – Хочешь, я закажу брокколи?
– Я не люблю брокколи, – ответил он, скривив губы.
– Тогда не забудь дома съесть яблоко. Кэш пробурчал что-то невразумительное.
– Но ты же жалуешься на запоры.
– Ма! – Кэш покраснел.
Когда они вернулись домой, Кэш пошел к Джейму и возвратился лишь к приходу отца. Остаток вечера он провел с Барри за телевизором. Они смотрели какую-то спортивную передачу. До Пейтон доносились их возбужденные голоса: один – высокий и звонкий, другой – горячечный, с визгом. Пейтон им не мешала, да и зачем? Она рассудила, что третий – лишний.
Прошло несколько лет, и Кэша, по его просьбе, отдали в интернат. Он приезжал домой на уик-энд, на каникулы, но лето обычно проводил в лагере, где занимался теннисом или парусным спортом. Пейтон видела его редко и страдала от этого. Он ей казался птенцом, выпавшим из гнезда, который, не успев опериться, зажил самостоятельной жизнью.
Окончив интернат, Кэш поступил в университет, находящийся в Пенсильвании, избрав профилирующим предметом политические науки. Он хорошо учился, приезжал домой на День благодарения и на Рождество, а лето проводил обычно с друзьями, раскатывая на купленной ему Барри подержанной машине. Тоской по дому Кэш не страдал и был сродни тем животным, которые, повзрослев и покинув свое жилище, не узнают своих родичей, случайно их повстречав. Приезжая домой, он обычно говорил о машинах, о компьютерных новшествах, о своих спортивных успехах. Пейтон слушала, но поддержать разговор, как правило, затруднялась. Вот если бы у нее была дочка, они нашли бы общий язык. Дочь бы делилась с ней своими секретами, рассказывая и о понравившихся парнях и время от времени вопрошая: «Ма, почему он мне не звонит?»
Правда, любовные увлечения не миновали и Кэша, у него были подруги, но только, упоминая о них, он в подробности не вдавался. И все же Пейтон была довольна. По крайней мере, Кэш не стал геем. Пейтон не осуждала гомосексуализм, однако считала, что в современной действительности лучше придерживаться обычной сексуальной ориентации.
После того как Кэш стал студентом, Пейтон и Барри остались в доме одни. У них не было непоколебимой причины жить вместе, но не было и мотива для расторжения брака. Пейтон знала: разведись она с Барри, он быстро найдет замену, отыщет кого-нибудь помоложе, попривлекательней – желающих выйти замуж великое множество, стоит только поманить пальцем. В жизни Пейтон и Барри воцарилась устойчивость: они не испытывали друг к другу особенного влечения, но и не тяготились супружеством.
Когда Кэш уехал из дому, Пейтон сочла возможным превратить его комнату в помещение для гостей. Занимаясь уборкой, она нашла в одном из ящиков письменного стола коробку с цветными карандашами, которые в свое время вызывали лишь раздражение: как ни нажимали на них, яркого цвета не получалось. Кэш ими пользоваться не стал, и они аккуратно лежали в коробке, словно их впервые раскрыли.
Пейтон решила было их выбросить, но потом пришла к мысли, что они могут кому-нибудь пригодиться, и, собравшись выйти на улицу, взяла коробку с собой, а во дворе положила ее на мусорный бак. Когда она возвращалась, то с огорчением увидала, что карандаши разбросаны по земле, мало того – часть их кто-то сломал, но и на этих огрызках можно было различить яркие надписи: абрикосовый, розовый, ярко-красный, вишневый, бледно-желтый, оранжевый, коричневый, черный…
Глава девятнадцатая
Однажды Барри вернулся домой с работы в возбужденно-приподнятом настроении. Оказалось, что около его офиса машина сбила мужчину, который, правда, сильно не пострадал, отделавшись двумя выбитыми зубами. Травма – по части Барри, и он почти целый день провозился с исстрадавшимся пациентом, оказавшимся англичанином знатного рода, не то лордом, не то маркизом.
– Этот англичанин, полюбовавшись вставленными зубами, пригласил нас завтра на ужин, – заключил Барри повествование, в котором Пейтон по достоинству оценила лишь последнюю фразу.
– А куда? – спросила она.
Барри назвал дорогой фешенебельный ресторан, о котором она знала лишь понаслышке.
Следующий день прошел в многотрудных хлопотах. Пейтон соорудила сногсшибательную прическу, сделала маникюр, не забыла о макияже, а затем погрузилась в приятное размышление: что надеть. Выбор пал на кружевное черное платье, ажурные чулки и сексуального вида туфли на высоких каблуках с ремешками, обхватывающими лодыжки.
В ресторане лорд Генри Бэттен-Бауэри – так представился англичанин – не сводил с Пейтон глаз, и, к ее немалому удивлению, Барри внезапно приревновал. И чтобы выразить это чувство, вовсе ему несвойственное, даже обнял ее за плечи, словно огородив от соперника.
И напрасно. Пейтон где-то читала, что в великосветских кругах считается неприличным, если кавалер не попытается соблазнить или хотя бы обольстить встреченную им даму. А лорд Генри, несомненно, поднаторел в галантном обращении с женщинами. Он соблюдает приличия, – рассудила она, – только и всего. А вот Барри ведет себя, как сквалыга, как владелец бейсбольных открыток, пылящихся в ящике письменного стола, но ни одной из которых он ни с кем не поделится.
Лорд Генри был человек высокого роста с продолговатым худым лицом, рыжими баками и копной косматых волос, придававшей ему вид огородного пугала. Зато руки его с длинными тонкими пальцами могли бы принадлежать знаменитому пианисту. На это сравнение наводила и его диковинная привычка непроизвольно лязгать зубами – казалось, что, орудуя ими, он нажимает на рояльные клавиши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97