Он становился все больше и больше, и вдруг из него посыпались черные точки. Три, потом еще три и еще. Было ужасно интересно смотреть. Где-то далеко заухало, и все люди, которые шли по улице и щурились от солнца, останавливались и смотрели вверх.
Соседская коза на пустыре перестала жевать траву и начала испуганно дергать худой шеей веревку.
Мне было совсем не страшно. Я увидел другой самолет, из которого тоже посыпались точки, только тут я подумал, что они больше похожи на восклицательные знаки, падающие боком. А потом появился третий самолет, соседская коза выдернула колышек, к которому была привязана, и побежала, мотая бородой, к дороге.
Черные восклицательные знаки падали где-то далеко, и я никак не мог догадаться, что это бомбы. Я ведь никогда их до этого не видел. Мама тоже не видела, но она сразу догадалась, побежала ко мне через двор и крикнула:
– Слазь оттуда!
Но мне не хотелось слезать, и я еще немного постоял на крыше, будто не слышал. И все люди стояли на улице и во дворах и смотрели на самолеты и на разрывы зениток.
Мама стащила меня на землю, а моя сабля и щит остались лежать на крыше.
Осколок
Шурка Мотин, хоть его и дразнят Лягушкой, счастливее меня. Он вообще самый счастливый на нашей улице: у него есть осколок от зенитного снаряда.
– Давай меняться, – предложил я.
– Нет!
Меняться он ни за что не соглашался, но подержать дал. Маленький неровный четырехугольничек металла царапался острыми краями и, если его крепко зажать в кулаке, мог обрезать ладонь.
Я возвратил Шурке драгоценный четырехугольничек и долго ходил вокруг школы, на крыше которой установлены зенитки. Около зениток дежурили девушки-зенитчицы, про них говорили, что во время налета они кричат «мама!», но это, наверное, неправда, потому что мы живем напротив и я сам слышал, как они во время налетов стреляли. Я ходил вокруг и искал в траве осколок, но мне не везло. Я огорчился, тяжело и завистливо вздыхал, и мне даже в голову не приходило, что через несколько дней случится такой налет, после которого на каждом шагу будут попадаться стабилизаторы от зажигалок и осколки весом в несколько килограммов, которые мне и подымать не захочется.
Бог
Бомбоубежище мы так и не построили.
У наших соседей старичков Прозоровских в саду между яблонями вырыта и накрыта сверху толстыми бревнами щель, но бабушка не хотела у них одалживаться, и во время воздушных тревог мы прятались под кроватью в маминой комнате.
В этот день мамы с нами не было. В деревне у нас жили родственники, и она поехала туда узнать, не примут ли они нас, пока бомбежки не кончатся.
Воздушную тревогу объявили поздно. Уже совсем темнеть стало, когда самолеты прилетели бомбить. Лежать под кроватью было хорошо и спокойно. Бабушка постелила матрас и дала нам с сестренкой по подушке. Ухало далеко, и мы лежали с открытыми глазами, прислушивались. А потом мы со Светкой уткнулись в свои подушки и закрыли глаза, потому что ухать стало совсем близко. Один раз ухнуло так, что дом задрожал, и в дальних комнатах посыпались стекла, хоть мы и оклеили их газетными полосами. А потом мне показалось, что прямо на наш дом, на нашу кровать, на нас падает бомба. Она завыла не как обычно, когда падает далеко, а с жуткой, нарастающей громкостью. Завыла, завыла, завыла, и ноги у меня, как будто от судороги, стали сгибаться, сгибаться и сгибались до тех пор, пока я не уткнулся лицом в коленки. И еще после этого я продолжал сгибаться, потому что бомба все еще падала и выла. А потом она столкнулась с землей, земля качнулась, и в следующую секунду меня распрямило ветром и бросило к стене. Глухую дверь в комнату дяди Аркадия взрывной волной выбило и раскололо в щепки, кровать, под которой мы лежали, уехала на своих колесиках в сторону. Около глухой двери на тумбочке стояла дорогая бабушкина швейная машинка, она оказалась на полу около самого окна.
Я думал, бабушка кинется к швейной машинке, а она ее даже не заметила, схватила сестренку и через распахнувшееся от взрыва окно спустила в сад и сама тоже вылезла в окно.
– Быстрее! – крикнула она мне.
Одному в пустом, раскрытом настежь доме мне стало страшно, и я выпрыгнул в сад вслед за ними. Бабушка обернулась ко мне и сквозь грохот крикнула, чтобы я показал дырку в заборе. Я догадался, что мы бежим к Прозоровским в бомбоубежище, показал, где отодвигается доска в заборе, и первым скатился по глиняным ступенькам в щель.
Старички Прозоровские сидели рядышком на каком-то ящике. Они испуганно посмотрели в мою сторону. Ухнула близко бомба, и они, как по команде, пригнули головы Из-под досок посыпалась сухая земля, скатился большой комок глины с травой, потому что бабушка торопилась спрятаться от взрывов. Одной рукой она держала сестренку, а другой цеплялась за обсыпающийся край.
– Извините, пожалуйста, – сказала бабушка.
Старички Прозоровские испуганно молчали Поначалу я подумал, что здесь хорошо и совсем не опасно, а потом мне стало еще страшнее. Вся земля вздрагивала, и песок сыпался, даже в перерывах между взрывами, на голову и за воротник. Заплакала Светка.
– Господи! – сказал старик Прозоровский.
Я не хотел плакать, но когда две бомбы упали совсем близко, не выдержал и заплакал. Мне стало обидно, что мама уехала в деревню, а нас не взяла, оставила под бомбежкой.
– Господи! – повторил старик.
Моя бабушка пыталась нас успокоить, она гладила по голове то сестренку, то меня, а потом, будто забыв про нас, принялась торопливо креститься и шепотом быстро-быстро забормотала молитву. Но бог ее не мог услышать, потому что была бомбежка. И тогда бабушка, чтобы все-таки он услышал, стала говорить молитву громче.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4