Так что и Асет учила меня так же, как я учил ее, с самого начала. Когда мы слезли с крыши, я уже был пойман в сети этой девочкой, чьи глаза сверкали, словно отблески солнца на проточной воде. И все из-за одного слова. «Почему»? – Рамос изумленно посмотрел на меня, и я поспешил объяснить, зачем рассказал ему это. – Я просто подумал, что тебе интересно будет узнать истинную причину, почему я принял тогда твое предложение.
И он рассмеялся, еще раз позволив мне краем глаза взглянуть на человека за фасадом жреца.
День 18-й, четвертый месяц половодья
– Если хочешь вернуться в Анибу, просто скажи, – произнес я, глядя, как Асет расчесывает свои спутавшиеся кудри деревянным гребнем. – Зачем ходить вокруг да около, как вор в темноте?
– Тенра, говори начистоту. Я слишком устала, чтобы разгадывать загадки.
– Ты считаешь, что бросить все, что у нас есть, и довольствоваться тем, что удалось спастись самим, – это приключение?
– Сарказм тебе не идет.
Мне захотелось встряхнуть ее, физически сорвать с нее вуаль самодовольства – потому что в конечном итоге оно ее не защитит.
– А тебе – двуличность, – ответил я. – Не притворяйся, что не понимаешь. И невинной девочкой тоже не прикидывайся, и не считай меня гнилым старым дураком!
Асет развернулась; от резкого движения из-под желтого каласириса показались бедра.
– Любимый, прости, если я как-то тебя обидела. Правда. Я не хотела.
– Тогда постарайся объяснить, чего ты хотела. – Я схватил жену за руку и потащил к двери. Войдя в комнату, где я храню свои медицинские свитки, я увеличил пламя лампы, стоявшей в нише стены у письменного стола, – одна из тех, что мы привезли из Анибы. Асет расставила такие лампы во всех комнатах. Бронзовая чаша в форме рыбы покоится на высокой деревянной колонне, и скрученный фитиль оказывается выше уровня глаз, так что огонь освещает потолок и заполняет светом всю комнату. Я показал на два свитка, развернутых у меня на столе.
– Посмотри на них и скажи мне, что рисунки изображают не то, что я думаю.
До жизни в Анибе Асет втискивала все на один кусок папируса, добавляя змею, обвивающуюся вокруг ножки стула, или кошку, прячущуюся за деревом. Теперь же картинки следуют друг за другом на полосе длиной в локоть или даже больше, и рассказывают более мудреную историю. В одном из свитков жирная серая кошка держит речь перед парадом мышей, несущих хлеб и фрукты, будто они приносят подношения какой-то богине – очевидно, Царице, судя по двум одинаковым зеленым мартышкам. Проходя перед ней, мыши встают на задние лапки и демонстрируют свое мужское достоинство, предлагая возлечь с ней, и в то же время держат у носа цветок лотоса, дабы отбить дурной запах, исходящий от объекта их страсти. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений, на стуле, на котором восседала кошка, изображен символ соития на священном языке богов – смесь женских половых органов и пениса с яичками.
Следующая сцена изображает строй серых кошек, хромающих на костылях, а из подошв у них течет кровь, – так согласно указу Хоремхеба наказывают изменниц. Среди них вальяжно идет и та самая полосатая кошка, одетая на этот раз в пурпурную шаль с бахромой, но без костылей. И ее ноги не кровоточат. На другом свитке несколько мышей суетливо прислуживают пушистым самодовольным кискам. Один мышонок несет кубок с вином, другой – блюдо с жареной уткой, парик или зеркало. Один даже моет ноги хозяйке. А на следующей картинке всё наоборот – благородные кошки стоят на коленях, обслуживая маленьких серых мышат.
– То, что ты тут предлагаешь – сменить естественный порядок, – породит лишь хаос.
– Тенра, откуда такая беспечность с твоей стороны? Ты же всегда старался изменить традиционные подходы и разузнать, что боги прячут от нашего взора? Зачем ты винишь меня в том, что я стараюсь поселить эту же идею в умах своего народа? Иначе со временем мы, подобно пруду со стоячей водой, загнием и начнем вонять.
– Я стараюсь понять, как вылечить болезнь или повреждение, – возразил я, – а не просто что-то изменить.
– Так что же, надо лишать ребенка радости, посылая его в поле, как только он научится ходить, лишь потому, что так было с его отцом и отцом его отца? – Асет вытянула левую руку. – Я уверена, что боги не просто так дали мне это.
Итак, все началось сначала, новая кампания, подобная той, которую она вела в Анибе против того, чтобы женщинам отрезали возможность получать удовольствие. Только в этот раз Асет метит куда выше. «Мой народ». Это означает, что ее цель – изменить судьбу Двух Земель, за что до нее брались ее мать и славный Аменхотеп. Это стремление подобно тому, как некий демон заставляет и меня пытаться понять, что гонит кровь по венам, после того, как ее подтолкнет сердце. И я не могу приказать Асет остановиться, так как понимаю, что она, как и я сам, верит в то, что угнетать человека, неважно – во имя царя или бога, – значит порабощать одинаково и крестьянина и надсмотрщика, и раба и хозяина.
День 25-й, четвертый месяц засухи
Мне приказали предстать перед комитетом врачей, чтобы ответить на обвинения лекаря по имени Херихор. Он упрекает меня в том, что я не следую инструкциям Имхотепа, перечисленным в его «Врачебных Секретах», и заявляет, что я унижаю священную профессию целителя, раскрывая волшебные заклинания непосвященным. Мена сказал, что тот нацелился на «Око Гора», и посоветовал мне не беспокоиться, так как он сам назначил группу расследования. Но я подозреваю, что все тут не так просто, если я не слишком заслушался Пагоша – тот в последнее время нашептывает, что Нефертити сидит, словно стервятник, ожидая, когда умрет Хоремхеб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136