По пути Хари сообщил нам, что Пепи за кражу хлеба приговорили к десяти годам каторжных работ в шахтах Синая, и вернувшись в родной город он нашел работу – резать камни для столба, который Хоремхеб решил воздвигнуть перед храмом Амона. Глиняная хибара, к которой привел нас Хари, выглядела достаточно чистой, если не считать дыма от единственной масляной лампы. Но тот факт, что у рабочего нет соли, благодаря которой лампа не будет загрязнять воздух, которым он дышит, – признак несправедливо малого жалованья и многое говорит о том, кто ему платит.
– Я считал, что мой бог излечит все болезни, если мы будем следовать его примеру, поддерживать чистоту и относиться ко всем живым существам с любовью, – признался Пепи, – но я не могу просто смотреть на нее и молиться. – У него не хватало нескольких зубов, дыхание было шумным – признак болезни легких, которая поражает почти всех камнетесов, – но беспокоился он лишь за жену.
– Кровотечение – плохой признак, – согласился я. В животе женщины движения я не почувствовал, и дал ей снадобье, которое помогло бы вытолкнуть младенца – живого или бездыханного, – а Асет тем временем пыталась успокоить и подбодрить женщину. Хари сделал шаг назад и вышел на улицу – как я думал, для того, чтобы сохранить достоинство женщины, хотя теперь понимаю, что он просто хотел нас охранять.
Когда схватки стали сильнее, роженица раскричалась, сжимаясь от чудовищной боли в животе. Когда Пепи попытался успокоить ее, Асет подошла ко мне: я сидел на полу на коленях у нее между ног.
– Уже пора?
Я покачал головой:
– Нет. Но осталось недолго.
– Ты заметил лик Атона на стене над лампой? – прошептала она. – Оранжевый диск пылает так, словно солнце все еще живо. А зовут ее Туя, как и мать старой Царицы Тийи. – Я кивнул, но не ответил, так как нам уже было известно, что Пепи некоторое время прожил с синайскими кочевниками, с которыми до сих пор остался Еретик, и женился на дочери пастуха из Шасу. Но в поклонении его богу они пошли против закона Двух Земель.
– Бог мой, умоляю, возьми меня, – крикнула Туя на пике одной из долгих схваток, и от ее голоса у меня на глаза навернулись слезы. – Пусть Моз будет моим пастырем и проводит меня, я не могу больше терпеть. – Она назвала Эхнатона так, как его сейчас называют между собой его последователи.
– Атон светит тебе, Туя, – уверяла Асет женщину, пододвинулась и взяла ее за руку. – Даже теперь, хотя ты и идешь во мраке по долине смерти. Не бойся, он с тобой. – Кажется, слова Асет успокоили жену Пепе – или, возможно, дело было в том, что голова младенца протолкнула барьер, удерживавший его.
– Идут волки Фараона! – прошипел Хари, ворвавшись в комнату. – Пепи, сделай огонь поменьше.
Каменотес вскочил на ноги, а Хари схватил Асет и затолкнул ее в темный угол, снял свой передник и набросил на нее, накрыв с головой. Тут я заметил, что на полу спят два маленьких ребенка.
– Ни звука! – предупредил Хари, и добавил Пепи: – Сделай все, что сможешь, чтобы она утихла.
В наступившей тишине мы слышали, как приближается атонская стража Фараона: на них залаяли собаки, и я поблагодарил богов за то, что мы не взяли с собой Тули. В дверном проеме висела лишь рваная тряпка, закрывавшая нас от любопытных взглядов, и другого выхода не было. Мы были пойманы, словно крысы в клетке, да еще и в темноте. Но я на ощупь определил, что голова младенца скоро выйдет из матери. Через минуту я уже подставил под головку ладонь, а другой рукой нащупал маленькое плечико. Ребенок был в слизи, помогавшей выйти, и я чуть не выронил его, когда он забрыкал ножками и жалостливо замяукал – больше похоже на кошку, чем на человека.
Я облегченно вздохнул, хотя руки тряслись от страха за то, что сюда может завалиться стража Фараона, если услышат крик. Но голодный младенец, который плачет ночью, прося грудь матери, или крадущаяся кошка, встречаются достаточно часто, и на них не обращают внимания те, кто ищет предательский свет Атона. Я прижимал к себе младенца одной рукой, чтобы оградить его от ночной прохлады, и гладил пальцем по щеке, а все остальные, затаив дыхание, ждали, когда уберутся стражники.
Казалось, прошла целая вечность. Наконец собачий лай утих.
– Оставайтесь на месте, а я посмотрю, точно ли никого не осталось, – прошептал Хари и скользнул за дверь, завешенную тряпкой. Я не слышал, как он вернулся, пока он снова не заговорил: – Можно зажечь лампу. – Никто и не пошевелился. – Пепи? – шепнул он.
Душераздирающий крик пронзил комнату.
– Мой бог оставил меня! – рыдал каменотес. Я почувствовал движение воздуха, это Хари прошел мимо, он завозился с лампой, выругался шепотом, и, наконец, зажег огонь.
Асет увидела, что я держу в руках младенца, и поспешила взять его.
– О, Туя, какой у тебя красивый ребенок! Посмотри, Пепи, это мальчик. – Она посмотрела на Пепи и замолчала, почувствовав, что что-то не так.
Он все еще обнимал жену, но по щекам текли слезы.
– Возлюбленная моего тела, подруга моего ка, без тебя я пустая шелуха, – плакал он, уткнувшись ей в волосы. – О, Атон, всемогущий из всемогущих, от которого пошла вся жизнь. Пусть твой свет озарит ее лицо и пусть она снова задышит. Вернись ко мне, Туя, вернись. – Он продолжал умолять своего бога вернуть ее к жизни и забрать вместо нее его самого, называл ее по имени, умолял Тую простить его, за что – никто не осмелился спросить. Возможно, это Пепи задушил жену, пытаясь сдержать ее крики, или Туя сама избрала этот путь, чтобы не накликать на нас беду, – сложно сказать.
Последователи Атона верят, что люди злы по природе и лишь поэтому считают, будто отличаются друг от друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136