Но тот зло посмотрел на нее, сильной рукой сжал за локоть и потащил в ванную. Закрыв там девочку, он произнес:
– Сиди и не кричи. Понятно? А Марии не смей ничего говорить, не то будет плохо. Не отвлекай нас, а то мать твоя помрет.
Оля затихла. В темном узком помещении было страшно, там царил затхлый запах плесени и сырости. Оля вообще боялась находиться в закрытых комнатах без света, но ради мамы она была готова на все. Главное, чтобы не произошло то, о чем сказал дядя Саша. Мама не может умереть.
Девочка точно не знала, что такое умереть. Умереть – это означало для нее слезы, оркестр около подъезда, когда очередная старушка покидала этот мир, женщины в черном и цветы, раскидываемые из грузовика. Это было что-то плохое. Какая-то прогулка, с которой никто никогда не возвращается.
Через некоторое время, когда Оля уже привыкла к темноте, она услышала, как в дверь отрывисто позвонили. Кто-то открыл, раздались голоса, на этот раз не приглушенные, а громкие. Приехала «Скорая помощь».
Оля старалась уловить все, что будут говорить, но слышала только обрывки фраз, ничего ей не говорившие:
– Изнасилование…. Маточное кровотечение… Жестоко избита… Срочно в больницу…
В больницу! Значит, маме так плохо? Неужто ей будут делать операцию? Но ведь мама такая молодая, почему она заболела? И отчего так много крови?
Единственное, что Оля смогла услышать еще, так это тихий разговор тети Маши и дяди Саши. Он успокаивал жену, одновременно сам повышая на нее голос:
– Мария, я запер ее в ванной. Она была в истерике, брыкалась. Нет, ты что, я ее пальцем не тронул, ну ты что?
Тетя Маша что-то ответила, но что именно, Оля не расслышала. Наверное, они разговаривали на кухне, расположенной в непосредственной близости от ванной.
– Об этом не может быть и речи, – громко произнес дядя Саша. – У нас своих шестеро, куда нам еще одну. Тем более, я понял бы, если б своя, а то какая-то со стороны…
Тетя Маша опять заговорила, причем муж несколько раз пытался перебить ее, но ему это не удавалось, и он замирал на полуслове. Наконец все-таки вставил:
– Хорошо, но ты осознаешь, как это отразится на моей репутации? Конечно, если б это был ребенок из детского дома, нас поняли бы. Но Оля… Ее мать проститутка, и ты это знала и не поставила меня в известность. Если начальство на заводе об этом проведает, то меня точно не сделают главным инженером, и по партийной линии будет проработка. Нет, нет и еще раз нет! Нам собираются выделить новую квартиру, а если мы возьмем эту девчонку, которую мать прижила от всех этих фарцовщиков или как их там, то нас осудит общественность. Подумай о собственных детях, Мария! Наверняка у нее есть тетка или какая-нибудь бабка, это не наша проблема. Ну и что, если мать окочурится, то и в детский дом пойдет, ничего.
Дальше Оля услышала какой-то глухой звук, похожий на удар. Недовольный голос дяди Саши произнес:
– Истеричка, ты что творишь! В квартире врачи, еще увидят. Но мы об этом позже поговорим, пошли, и скажи, чтобы ее обязательно забрали в больницу, нечего нам ковер в крови пачкать. Ясно, Мария?
Оля теперь поняла, что она очень не нравится дяде Саше, он не любит ее, но ничего поделать не могла. Не любит он и ее маму, которую назвал каким-то длинным и неприятным словом. Но она ведь медсестра, а никакая не проститутка. И что это вообще такое? Надо спросить у мамы, когда она выздоровеет.
Но спросить у своей мамы Оле больше ничего не пришлось. Потому что мама скончалась тем же весенним утром в городской больнице. Девочка проснулась на полу в ванной оттого, что кто-то открывал дверь. Она не помнила, как заснула.
– Оленька, – сказала, входя, тетя Маша. Она была одета почему-то в темное платье, а волосы забраны в пучок. Было видно, что она плакала, а морщины около глаз стали резче. – Оленька, вставай, солнышко. Мне надо тебе что-то сказать.
Оля быстро поднялась. Она поняла, что с мамой произошло что-то нехорошее. Скорее всего, ей придется сделать операцию. А это больно.
Они прошли в гостиную, где еще оставались следы ночного кошмара. Неубранные кровавые простыни и бинты, мамино скомканное красное пальто валялось в углу, а на нем был рассыпан пепел. Значит, здесь кто-то курил. Неужели дядя Саша, который раньше всегда делал это на лестничной клетке?
Оля обняла тетю Машу. Та, прижав ее к себе, сказала медленно и четко:
– Милая моя, я не хочу скрывать от тебя правду. Не надо никаких сказок о том, что мама в командировке.
– А что с ней? – спросила девочка, отстраняясь от тети Маши.
Та отвернулась, пряча от Оли глаза. В коридоре раздались детские голоса, это просыпались остальные члены семьи.
– Оля, она умерла, ее больше нет с нами, – тихо проговорила тетя Маша и вдруг заплакала.
Оля ошеломленно посмотрела на нее. Тетя Маша ошибалась, мама не могла умереть, это происходит только со старыми и некрасивыми, но не с ее мамочкой. Такого быть не может.
– Поплачь, детка, – тетя Маша попыталась привлечь ее к себе.
Но Оля вырвалась и отошла в сторону. Она не верила ей. Это все неправда.
– Где мама? – не по-детски серьезно спросила она.
Тетя Маша вытерла глаза и посмотрела на внезапно повзрослевшую девочку.
Оля не плакала. Она не плакала и в тот день, когда хоронили маму. Шел мелкий дождь, и совсем немного соседей вышли из дому, и никто, кроме тети Маши и ее детей, не решился поехать на кладбище.
Оля видела, что тетя Лариса, хотевшая купить мамино пальто, косо смотрела на гроб, где лежала такая незнакомая мама, утопая в красных и розовых гвоздиках. Несколько старушек о чем-то шептались, одна из них с притворной улыбкой погладила Олю по голове и, повернувшись к своей собеседнице, прошептала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18