Фернели удается выехать на шоссе, идущее вдоль побережья, но он не может оторваться от Нандо, который как приклеенный едет сзади, немилосердный, как пиявка, не давая врагу ни охнуть, ни вздохнуть. Мощный «Сильверадо» нагоняет «Форд», подрезает его на поворотах, притирается вплотную, чтобы столкнуть его с шоссе. С пятой попытки ему это удается: «Форд» летит под откос, вертится красно-белым волчком и приземляется на крышу, вверх колесами.
С высоты Нандо смотрит на него с презрением, недовольный тем, каким мало волнующим оказалось все дело. Теперь у него есть еще одна причина ненавидеть Фернели: он оказался таким слабым противником, что и победа лишается блеска. Нандо разочарованно зевает и ждет, сжимая перламутровую рукоять «Кольта», не подаст ли признаков жизни загнанный в западню гад.
Внизу открывается дверца «Форда» и оттуда в облаке пыли, исцарапанный и контуженный, в изорванной одежде вылезает Фернели. Он безоружен и вскидывает руки вверх.
– Я вне игры, будьте так добры, – кричит он, умоляя о помощи.
– Нандо Барраган не выстрелил. В третий раз он оставил его в живых, потому что он не убивал побежденных врагов.
Фернели идет вперед не опуская рук, поднимается по заросшему кустарником склону, выбирается на ровную поверхность, подходит почти вплотную, использует скрывший его куст, чтобы вынуть из кармана гранату, выдергивает зубами чеку, и собирается бросить гранату в своего преследователя в тот самый миг, когда серебряная пуля с инициалами НБ вылетает из кольта «Кабальо», влепляется ему в середину лба и валит его замертво, на оставив ему времени ни на одну поговорочку, как и на то, чтобы услышать оглушительный взрыв, раздирающий его барабанные перепонки, его больные глаза, его неболтливый язык и прочие органы и оболочки его утлого тела: «бум» вспыхнувшей гранаты с выдернутой чекой, которую он держал в руке, но не успел бросить.
– Ты взорвал сам себя, так же, как ты это сделал с Нарсисо, – говорит Нандо без удивления, глядя с отвращением на место взрыва, на жалкие останки Фернели, зловонные, обугленные и дымящиеся.
Затем он садится в «Сильверадо» и возвращается в Город, по дороге пережевывая – как жуют резинку – бесконечное омерзение человека, знающего, что убивать людей довольно просто.
– Новость достигла Зажигалки раньше, чем сам Нандо. «Нандо Барраган убил Хольмана Фернели!» – кричали дети на улицах квартала. С этого момента народ стал воспевать его подвиг, и продолжает по сей день. Нандо, живая легенда, сделал Фернели мертвой легендой. В тот вечер мы высыпали на тротуары, чтобы поглядеть, как проедет герой. «Сильверадо» нес на себе дыры от пуль и вмятины, полученные во время погони, пыль и грязь с места преступления. Нандо мы не видели: его скрывали тонированные стекла.
Нандо входит в свой дом тяжелой поступью старого вояки и направляется в кухню в поисках своей матери, чтобы посвятить ей убитого. Он возвращается, отомстив за убийство двух своих братьев, и ждет, что его встретят как героя – что Северина будет испускать вопли благодарности, все женщины бурно выражать свои чувства, мужчины восхищенно восклицать, будет музыка, ром, шутихи, несколько дней празднества, как принято в их семье, когда ликвидируют кого-нибудь из Монсальве. Но никто не выходит ему навстречу.
На всем протяжении безмолвной галереи с керамическим плиточным полом его триумфальный кортеж составляют лишь птицы-пересмешники в клетках, попугаи на шестах, хавронья с поросятами, да вечно занятая рукоблудием обезьянка – все они равнодушно устраиваются на ночлег. Нандо Барраган, великий Голиаф, победитель карликов, входит в кухню, валится на табурет, чудом выдерживающий его вес, снимает черные очки и поднимает на мать свои близорукие глаза, внезапно ставшие кроткими. Северина готовит ему чашку кофе, без слова протягивает ее, встает у него за спиной и успокаивает его, поглаживая косматую голову подушечками пальцев. Нандо прикрывает тяжелые веки и тело его обмякает, никнет, становясь телом непомерно большого ребенка.
– А торжество в мою честь? Кофе – это все, что ты мне даешь? – спрашивает он Северину погасшим от усталости голосом.
– А что же тебе еще? Ты убил не Монсальве. Только их собаку.
Нандо начинает дремать, изнемогая от этой двойственности, терзающей его с детства: суровые слова матери ранят сердце, ее ласки целительной магией вновь излечивают раны.
* * *
За пределами стеклянного купола, в густом зное ночи, рассыпается звон цикад и апельсиновые деревья пропитывают воздух своим сладким мускусом. Ягуар, уходя от погони, взбирается на гору, и раздаются крики вспугнутых им попугаев гуакамайо. Далеко от берега на черной поверхности воды лежит круг света одинокого рыбачьего фонаря.
Под куполом голубая прозрачная вода почти олимпийского бассейна, освещенная прожекторами, испускает волнистые блики и теплые пары хлора. В тумане, заполняющем огромное помещение, слышны, словно издали, отзвуки женского смеха, шлепанье ног, плеск ныряльщика.
– К чему бы крытый бассейн в жаркой стране?
– Так хотелось Мани, потому что это дороже стоило.
Невидимый слуга оставил у бортика два сухих полотенца, кувшин «Кола Роман» со льдом, два стакана и поднос со свежими фруктами: тут арбуз, манго, папайа, питахайа, мушмула, ананас. В воде, сидя на ступенях спуска на мелкой стороне бассейна, Алина Жерико смотрит на другой его конец, где Мани бросается вниз головой с третьего по высоте, самого верхнего, трамплина.
Она аплодирует ему и смеется. Ее волосы подняты лентой кверху, чтобы не намокли. Ее бикини в горошек открывает взорам подросший живот и потрясающие, несмотря на прибавку веса, ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82