– Я не задержу вас надолго.
– Не стоит, – ответил глава войска, не спешиваясь. – Захватчики уже в пяти лье отсюда, а наши копья и стрелы не сдержат надолго натиск этих варваров.
Ропот с ноткой страха пробежал по скучившемуся войску. Эдвин вышел вперед и протянул руку одному из солдат. Он казался моложе остальных, но на его лице были написаны твердость и решительность. Конь под ним тревожно косился на пламя факелов, но рука седока бестрепетно покоилась на поводьях. Должно быть, он был сыном мелкопоместного дворянина и недавно пополнил герцогское войско.
– Твой факел, – промолвил Эдвин.
Молодой воин наклонился, чтобы отдать его Эдвину.
– Я верну его тебе со своим благословением, – сказал Эдвин, принимая факел.
Юноша неуверенно кивнул, и Эдвин скользнул обратно в чрево собора. Тени от факела плясали по стенам и витражным окнам, пока Эдвин шел к нефу.
Мужайся.
Еще совсем немного – и все будет сделано.
В надежде на прилив сил Эдвин стал читать главную молитву:
Отче наш, иже еси на небесех,
Да святится имя Твое...
Эхо повторяло его слова, а он все шел к южному нефу. Колеблющийся свет факела открыл взору огромный гобелен на стене. Короли и епископы древности сурово глядели на Эдвина. Он отодвинул гобелен, скрывающий потайную дверь, которая вела в ризницу. Пламя задело старинный холст, когда он проходил под завесой, но не занялось пожаром.
Да придет царствие Твое,
Да будет воля Твоя,
Яко на небеси и на земли.
Ризницей служила небольшая комната, стены которой были увешаны полками. Там монахи держали атрибуты своего ремесла: облачения, парадные ризы, сосуды со святой водой и бутыли вина. Эдвин прошел в дальнюю дверь. Необходимость спешить подгоняла его.
Монастырь был прямоугольным, с внутренним двором под темным небом и крытой галереей по периметру. Собор был духовным центром ордена, а монастырь обеспечивал жизненно важные функции. Он предоставлял доступ к жилым кельям монахов, их трапезной, кухне и общей комнате. Обычно в середине монастырского двора была одна лишь лужайка. Но только не той ночью.
Хлеб наш насущный даждь нам днесь,
И остави нам долги наша,
Яко же и мы оставляем должником нашим.
Голос Эдвина задрожал, когда он приблизился к центру монастыря. Четыре темные фигуры лежали на земле. Томас скалился от боли даже в смерти. Патрик и Брентон скорчились, каждый прижал голову к коленям. Будто испуганные дети в серых сиротских робах. А невидящий взор Стефена вперился в Эдвина вечным укором.
Его каббала.
Разрушена.
Навеки.
И не введи нас во искушение,
Но избави нас от лукавого.
Они пришли к Эдвину за последним причастием. Они знали, что за этим последует, – но не колебались. Он добавил им в вино мышьяк и беспомощно смотрел, как падали его братья в таинствах. Как слюна бежала из их ртов, глаза закатывались и конвульсии сотрясали их безвольные тела.
Эдвин молился, но вонь экскрементов и темно-алой мочи, излившихся из их тел, погнала его прочь. Смерть медлила, и крики мучимых адской болью еще долго звенели в тиши двора.
Им недолго преследовать его.
В Священном Писании говорится, что отнимать жизнь есть смертный грех, но эти люди сами пожертвовали собой ради высшей цели. Врата небесные, без сомнения, примут их. Эдвин переживал такое ошеломляющее ощущение потери, что опасался утратить человеческий облик.
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа,
И ныне, и присно, и во веки веков,
Аминь.
Эдвин отвернулся, полный решимости завершить начатое. Он прошел по вестибюлю до капитула. По монастырскому уставу, помещение капитула представляло собой пятигранник с равными по длине сторонами, то есть стенами. Скамьи опоясывали капитул целиком, на них и сидели во время собраний братья ордена. Теперь они были пусты, как и весь собор.
Эдвин швырнул факел в связки тростника. Немедленно занявшееся пламя осветило комнату. Он отступил, чтобы не загореться самому. Огонь скакал и метался в дьявольской пляске, пожирая подношение. Суеверный страх пронзил Эдвина, когда он устремился прочь по вестибюлю от клубов дыма, которые валили из капитула.
В треске пожара за его спиной ему будто слышалось собственное имя. Эдвин возвращался по тому же пути так быстро, как только позволяли его застывшие суставы. Он задержался в ризнице – и ненасытные языки пламени жадно лизнули полки. Пыльные облачения и старые ризы вспыхнули огнем. Но – не божественным.
Пламя уже взбиралось по гобелену, когда Эдвин с трудом протиснулся через потайную дверь. Тени метались по стенам, змеясь словно души проклятых. Он поспешил к боковой часовне с ее драгоценным содержимым, дыша неровно, рывками.
Эдвин сунул факел в гущу свитков и манускриптов. Огонь принял жертву без тени сомнения. Холсты и пергамент трещали во вспышках пламени. Кожаные обложки противостояли жару чуть дольше и тоже начинали коробиться и лопаться, прежде чем исчезнуть.
Труд всей его жизни превращался в пепел, и страх Эдвина перед смертью отступил. Все и все, что было ему дорого, потеряно.
Разрушение шло по его стопам. Эдвин поджег алтарь. Повсюду, где он побывал, вверх бежал огонь. Древние гобелены и резное дерево сгорали от умело направленного им пламени факела. Собор пылал в адском огне.
Он проторил себе путь назад к западным вратам, размахивая факелом направо и налево. Большая часть собора была уже в огне, и жар гнал его наружу. Воины отступили перед пожарищем, в безмолвии наблюдая бушующее между зданиями пламя. Эдвин захромал к ним. Владевшее им неистовство покинуло его: он чувствовал, что стар и изможден.
Бородатый предводитель воинства наблюдал за огненной стихией, а тень и свет боролись за место на его лице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125