По окончании расследования вам могут быть предъявлены и более серьезные обвинения.
Эшли встал.
— Вы должны выполнять свой долг, капитан. Я, однако, прошу вас немедленно позвонить американскому консулу в Неаполе и договориться о его скорейшем приезде ко мне.
В залитой светом комнате повисла гнетущая тишина. Гранфорте разглядывал свои руки. Остальные смотрели на Эшли. Первым заговорил Орнанья.
— Капитан!
— Да, ваше сиятельство?
— Вы уважаемый человек, занимающий высокое положение. И я не намерен оспаривать мудрости вашего решения.
Гранфорте кивнул, но промолчал.
— Однако,— продолжил Орнанья,— доказательства вины господина Эшли довольно зыбкие и возникают, вы знаете об этом лучше меня, определенные проблемы, как юридические, так и... э... дипломатические, когда дело касается гражданина другой страны. Господин Эшли — корреспондент с мировым именем. Более того, он мой друг и друг моей жены. Я требую, чтобы до окончания расследования его освободили под мою
ответств енность.
Лицо Гранфорте ничем не выдало охватившего его ликования. Сделка состоялась. Позже они договорятся и о цене. Позже, много позже, когда у него будет больше улик. Для вида он поломался.
— Э... э... хотел бы выполнить просьбу вашего сиятельства, но существуют некоторые трудности.
— Быть может, совместными усилиями нам удастся их преодолеть.
— Нас не поймут, если человек, убивший Гарофано, останется в этом отеле. Возможны... инциденты.
— Я уже подумал об этом. И как раз хотел предложить господину Эшли пожить на моей вилле. Как вам известно, я тоже пробуду там до окончания выборов. На вилле ему не буду докучать посторонние, а он в любой момент будет в вашем
распоряжении.
— Ваше сиятельство возлагает на себя большую ответственность.
— Я иду на это во имя дружбы.
Капитан Гранфорте поклонился и взглянул на Эшли.
— Вы согласны переехать на виллу? -Да.
— Вы понимаете, что, по существу, я отпускаю вас на поруки?
— Понимаю.
— Благодарю.— Сверкнула белозубая улыбка, и Гранфорте вновь повернулся к Орнанье.— А теперь, если ваше сиятельство не возражает и может уделить мне пару минут, я хотел бы взять показания у вашей жены. Без сомнения, в вашем присутствии она будет чувствовать себя более уверенно.
— Давайте перейдем в другую комнату. Арлекин... Эшли, выпейте еще бренди.
Он встал и направился к спальне. Козима и Гранфорте последовали за ним.
— На чьей вы стороне, Арлекин?
— Стороне? Мой дорогой друг,— глаза Арлекина светились невинностью,— при чем здесь я? Для моего государства небезразличны итоги выборов.
— И победа Орнаньи.
— Вы абсолютно правы. Но наши взгляды могут и измениться. Кстати...
-Да?
— Фотокопии у вас?
— Идите вы к черту!— Эшли отвернулся к окну.
— Если у вас их нет,— продолжал Арлекин,— постарайтесь, чтобы Орнанья не узнал об этом. Фотокопии — ваша единственная защита.
Эшли молчал. Послышались мягкие шаги, открылась и закрылась дверь. Когда Эшли обернулся, в комнате никого не было. Он вышел на болкон.
В таких делах не бывает ни союзников, ни друзей. Есть только интересы. Издателям газеты нужна не правда, но увеличение тиража. Редактору — не досье, но заголовки. Коллеги не любят зачинателей крестовых походов, а те, кто поставляет информацию, быстро понимают, на чьей стороне сила. И ты
остаешься один, чтобы доказать себе, что ты не такой плут, как остальные, чтобы увенчать свою карьеру нимбом апостола. И предпочитаешь забыть, что обычно апостолы заканчивали жизнь на кресте, а сребреники Иуды могли купить веселую ночь в таверне. Чтобы стать мучеником, надо посвятить жизнь богу или сотворить чудо, а двадцать лет, отданные газете, делали из него никудышного послушника.
Эшли криво усмехнулся и потянулся за сигаретой. Закурил, но после двух-трех затяжек бросил ее с балкона вниз. И тут он услышал плач, тихие, приглушенные рыдания страждущей женщины, казавшиеся столь неуместными в этом царстве радости и веселья, что для Эшли они заглушили и музыку, и плеск моря.
Он огляделся. На балкон выходило не меньше дюжины дверей. В четырех горел свет. Из одной он только что вышел, вторая вела в спальню, где совещались капитан Гранфорте и их сиятельства, третья находилась за первыми двумя, а четвертая — по другую руку.
Еще не осознав, зачем он это делает, возможно, ради того, чтобы перестать оплакивать свою судьбу, Эшли направился к ней. Створка была приоткрыта, но ему пришлось чуть отдернуть портьеру, чтобы заглянуть внутрь. На кровати рыдала девушка. Ее тело подрагивало, лицо уткнулось в подушку, белокурые волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Но он узнал Елену
Карризи. Эшли раздвинул портьеры, подошел к кровати, сел и положил руку ей на плечо. Елена подняла голову и уставилась на него огромными, полными ужаса глазами.
— Убирайтесь! Убирайтесь, или я закричу!
Эшли встал и подошел к балконной двери. Казалось, она не ожидала столь легкой победы. Она наблюдала за журналистом со страхом и удивлением. У двери Эшли обернулся.
— Вы обещали выпить со мной кофе. Вроде бы днем я вам понравился. За обедом же вы смотрели на меня, как на заклятого врага. Отчего? И почему вы плачете?
— Ты убил его! Ты и твоя шлюха! Ты убил его, прежде, чем он успел попросить у бога снисхождения к его проклятой душе. Ты убил его за клочок бумаги, который...
Голос ее звучал все громче. Эшли одним прыжком подскочил к кровати. Ударил девушку по щеке, затем по другой.
Елена сжалась в комок и вновь зарыдала. Тогда он заговорил истово, настойчиво, смутно надеясь, что хоть одно слово прорвется сквозь барьер отвращения и животного страха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33