Беверли разжала руку, откинулась на спинку стула и с улыбкой добавила:
– Мы здесь одни, Стефан. Никто нас не слышит. Давай я расскажу тебе, как все, с моей точки зрения, было, а ты поправишь меня, если я ошибусь…
– Вам не в чем себя упрекнуть, Боб.
Врач сказал это из лучших побуждений и, скорее всего, даже искренне, но его слова не могли успокоить Джонсона и избавить его от чувства вины. Рассуждать логично он сейчас просто не мог: мешали воспоминания о пережитом кошмаре.
– На какое-то время ей лучше остаться в больнице.
Пытаясь смягчить его боль, Джонсона со всех сторон обстреливали этими банальностями, как торпедами, но ни одна из них не достигала цели, проносясь мимо, исчезая в неизвестном направлении.
Как это могло случиться так неожиданно? Наверное, были какие-то признаки надвигавшейся беды, а он их проглядел. А может быть, он сам поспособствовал этому?
Этот вопрос был особенно мучителен.
– Я уверен, что очень скоро она вернется домой.
В прошлый раз это произошло через четыре месяца. Тогда он впервые узнал о существовании этой странной болезни, при которой человек вплотную приближается к безумию, не переступая последнюю грань, – навязчивого невроза.
С самого начала их знакомства он видел, что Салли слишком разборчива во всем, но никогда не считал это отклонением от нормы. И лишь ретроспективно он смог проследить, как обыкновенное беспокойство постепенно переходило у нее в невроз, случайные прихоти – в навязчивые влечения. Ему вспоминались отдельные эпизоды первых лет их совместной жизни, на которые он теперь смотрел по-новому, понимая, что они были предвестниками несчастья.
Салли все чаще и чаще занималась наведением порядка в доме и тратила на это все больше и больше времени. Сначала один раз в неделю, затем два, три, потом она уже ежедневно протирала пыль, чистила ковры пылесосом, опрыскивала спреями и полировала мебель, терла и скребла. Первое время они шутили по этому поводу, потом это поведение жены переросло в серьезную проблему, от которой шутками не отделаешься, и они оба обходили ее молчанием. Закончив уборку – в одиннадцать часов или даже в полночь, – она начинала приводить в порядок себя.
Этот процесс тоже стал постепенно затягиваться, с каждым днем продолжаясь все дольше и дольше, пока не дошло до того, что Салли терла и терла руки и лицо, ноги и подмышки, и ей казалось, что она еще не смыла всю грязь, что она пропиталась ею насквозь.
Невроз нарушил нормальное течение ее жизни, она стала пропускать работу, проводя все время в ванной комнате. Теперь при встрече с подругами и друзьями она отказывалась протягивать им руку, и они тоже не горели желанием ее пожать, потому что Салли повсюду, даже в помещении, носила перчатки, чтобы скрыть под ними содранную на ладонях и запястьях кожу. Такое ненормальное стремление к чистоте едва не погубило их брак, так как в какой-то момент Салли стало противно прикасаться к грязной, дурно пахнувшей коже мужа. Она уходила спать в отдельную комнату, а он лежал без сна, слушая, как в ванной бесконечно льется вода.
– Определенно, в последнее время ей постоянно что-то не давало покоя, какая-то мелочь. Я думаю, нам скоро удастся выяснить причину тревоги вашей супруги.
Врач не подозревал, какую боль доставляют Джонсону его слова.
Набравшись терпения, Айзенменгер совершил бессчетное количество звонков, но так и не пробился к Беверли Уортон. Уже поздним вечером, примерно через сотню часов после автомобильных гонок, она позвонила ему сама.
– Джон? Это Беверли. Вы хотели поговорить со мной?
По тону старшего инспектора можно было одновременно подумать, что она не имеет ни малейшего представления о цели звонков доктора и что она все прекрасно понимает. Удивительно, как порой столь противоположные вещи могут быть абсолютно неразличимы.
– Да. – Ему не хотелось рвать с места в карьер и немедленно приступать к расспросам. – Вы, оказывается, совершенно недоступная женщина.
– Разве? – На этот раз она явно развлекалась. – У нас в последнее время возникли кое-какие проблемы. Но вы, я полагаю, уже в курсе.
– Ну, по правде говоря…
– По правде говоря, вы хотели бы знать, как идет расследование.
С какой стати он должен чувствовать себя как проситель?
– По правде говоря, мне действительно любопытно, почему профессор Рассел вдруг вызвал у вас такой интерес.
Она рассмеялась. Смех Беверли звучал очень заразительно, и доктор вынужден был это признать.
– Вы знаете, я целых трое суток проболталась черт знает где и теперь, добравшись наконец до дома, ни за какие коврижки не покину его, чтобы удовлетворить ваше любопытство.
В наступившей тишине Айзенменгер почти физически ощутил ее ухмылку.
– А если бы я… пришел к вам?
Она вздохнула:
– Ну что ж, пожалуйста, раз вам это так срочно.
На этот раз она не засмеялась – пока не положила трубку.
Он предполагал – или даже надеялся? – что она будет полуодета. Но когда три четверти часа спустя Беверли открыла ему дверь, на ней были джинсы и белая футболка. Уортон широко улыбалась, как бы говоря тем самым, что она знает все, в то время как он не знает ничего.
– Прошу вас.
Доктор вошел в квартиру и огляделся.
– У вас просторно.
– Относительно вещей я минималист. Меньше уборки, больше воздуха.
Он прошел через гостиную к окну.
– Это впечатляет, – сказал он, думая, во сколько ей обходится такая квартира.
Уортон, казалось, осталась довольна этим замечанием.
– Выпьете что-нибудь? У меня есть практически все.
Он выбрал вино, и они сели с бокалами на диван.
– Вы хотели узнать, как идет расследование?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139