Студенты не знакомятся с преподавателями лично, а уж преподаватели тем более не знают никого из них.
Такое положение вещей не сулило Джонсону ничего хорошего.
– Так к кому же мне обратиться? Кто может дать мне сведения о Никки Экснер?
– Возможно, ее руководитель и знает что-нибудь, – предположил Берри с сомнением в голосе. Он явно давал понять инспектору, что тому не стоит ставить все на эту карту.
– Возможно?
– За каждым студентом при его поступлении в школу закрепляется руководитель, – вздохнул казначей. – Некоторые из них относятся к своим обязанностям ответственно и усердно опекают своих воспитанников, другие не проявляют в этом излишнего рвения.
– А кто был руководителем Никки Экснер?
Покопавшись несколько минут в одной из папок на своем столе, Берри нашел его имя:
– Профессор Гамильтон-Бейли. Это заведующий анатомическим отделением.
Джонсон и без него знал, кто такой профессор Александр Гамильтон-Бейли. Однако он старательно записал имя в свой блокнот.
– Благодарю вас, – произнес он, вставая. – Как мне пройти в отделение анатомии?
В приемной Гамильтона-Бейли Джонсон натолкнулся на препятствия, которые ему удалось преодолеть, лишь проявив несгибаемую твердость. Он, придав своему лицу чрезвычайно строгий вид, долго размахивал служебным удостоверением, в результате чего наконец достиг кабинета профессора. Но и в самом кабинете, где Джорджина за его спиной оправдывалась перед своим шефом в собственном бессилии, Джонсону опять было оказано сопротивление, и Гамильтон-Бейли сдался лишь после того, как убедился, что полицейский не уйдет, пока ему не будет уделено хотя бы несколько минут. В конце концов профессор со. вздохом указал Джонсону на кресло напротив своего стола.
Кроме профессора в кабинете присутствовали: скелет – он стоял на подставке рядом со столом – и паук-птицеед, взгромоздившийся на полку прямо над головой хозяина помещения. Чучело паука с угрожающим видом взирало на посетителя сверху, в то время как скелет, открыв рот, изумленно следил за всем происходящим из своего угла.
Профессор Гамильтон-Бейли тоже напоминал набитое соломой чучело, но поскольку он трясся и распространял вокруг себя почти физически ощутимое возбуждение, то, по-видимому, процесс набивки был завершен совсем недавно.
Гамильтон-Бейли, при всем своем апломбе, выглядел до странности неухоженным. Красная «бабочка» сидела на его шее криво, рубашка была мятой, – похоже, она уже много дней не знала ни стиральной машины, ни утюга. А кроме всего прочего, профессор интенсивно потел. Возможно, виной тому была высокая температура в кабинете.
– Я сейчас ужасно занят, констебль. Это не может подождать? – Гамильтон-Бейли компенсировал свой низкий рост высокопарными манерами. Но его попытка отделаться от незваного посетителя таким образом, увы, не удалась.
Джонсон умел настоять на своем, и понижение в звании его тоже не смутило. Он заметил, что письменный стол профессора в полном порядке и практически пуст.
– Сожалею, сэр, но боюсь, что дело не терпит отлагательств.
Если бы Джонсон обладал познаниями в области медицины, то, услышав вздох, с которым профессор анатомии воспринял его сообщение, он заподозрил бы, что нечто застряло между надгортанником и язычком Гамильтона-Бейли и грозит заблокировать его трахею.
– Ну хорошо. Я вас слушаю, – сдался профессор.
– Насколько мне известно, вы принимаете участие в руководстве Музеем анатомии и патологии.
– Не совсем так. Музеем заведует Айзенменгер. Обратитесь к нему.
– О, прошу прощения. Мне сказали, что вы отвечаете за все, что касается анатомии.
Гамильтон-Бейли нетерпеливо принялся объяснять подробнее:
– Говоря чисто формально, анатомические препараты и муляжи являются собственностью отделения анатомии. Исходя из этого, на меня возложена обязанность руководить отбором экспонатов для музея и следить за тем, как именно они выставляются и содержатся ли в надлежащем порядке.
Джонсону с некоторыми усилиями удалось продраться сквозь дебри профессорского многословия и записать суть сказанного.
– Скажите, пожалуйста, где вы были вчера вечером?
Гамильтон-Бейли уже собрался ответить, но вместо этого лицо его вдруг выразило негодование.
– Позвольте спросить, констебль, а вам какое до этого дело?
За годы своей службы Джонсон уже столько раз наталкивался на недоброжелательный прием, что это перестало производить на него какое-либо впечатление.
– Сегодня утром в музее было найдено тело молодой девушки. По всей вероятности, она была убита.
Гамильтон-Бейли выглядел очень усталым. Труп в музее мог взволновать профессора, а мог и не заинтересовать вовсе. По крайней мере, Джонсон так и не сумел правильно оценить реакцию Гамильтона-Бейли. Тот уже открыл рот, очевидно намереваясь возмутиться дерзостью полицейского, но остановился, резко втянул в себя воздух и произнес:
– Господи боже.
Джонсон ничего не ответил. Такая реакция была не совсем естественной, но, с другой стороны, она не выглядела и наигранной. Воцарилось молчание, в продолжение которого Джонсон чувствовал себя вполне комфортно, чего нельзя было сказать о Гамильтоне-Бейли.
– Я все-таки не понимаю, какое отношение это имеет ко мне.
– У вас ведь, насколько мне известно, имеется ключ от музея.
– А, понятно. – Получив объяснение, Гамильтон-Бейли счел возможным предоставить полицейскому требуемую информацию. – Да, имеется.
– Вы позволите взглянуть на него?
Гамильтон-Бейли застыл, словно не поняв вопроса, затем полез в карман. Найдя ключ в другом кармане, он показал его сержанту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139