– И не один раз, – добавил Айзенменгер.
– Вы хотите сказать, что он плохой патологоанатом? – спросила Елена.
– Не знаю, – ответил он, помолчав, с удовольствием разглядывая очередную, вновь появившуюся складку у нее на лбу. Но уже спустя несколько мгновений Елена откинулась на спинку стула, положила ногу на ногу и впервые за вечер весело улыбнулась. Внутри у Айзенменгера вспыхнул настоящий фейерверк, голова закружилась, и он испугался, как бы совсем ее не потерять.
– А что же вы знаете в таком случае? – спросила она.
Джонсон молча пил вино и, похоже, полностью ушел в себя.
– Я знаю, – сказал он, подбирая слова, – что даже лучшие из нас делают ошибки, а Сайденхем – далеко не лучший.
– Но доказать этого вы не можете.
– На основании данного заключения – нет.
Елена по-прежнему улыбалась, теперь уже насмешливо. Глаза ее были зелеными, как у ирландки. Неокортекс Айзенменгера подвергался массированному артобстрелу. Если совсем недавно он считал Елену Флеминг хорошенькой женщиной, и не больше, то теперь он был убежден, что она представляет собой нечто совершенно особенное.
– Жаль, – ответила Елена просто.
– Но есть и еще кое-что, – поспешно добавил Айзенменгер, словно боясь, что, если молчание продлится еще секунду, он уже не сможет за себя поручиться.
Она вопросительно подняла брови.
– Заключения судебных медиков.
– В них есть что-то интересное? Я как раз хотела об этом спросить.
– Во влагалище было слишком много крови, но образцы, взятые с одежды, очень любопытны.
– Да, знаю, сперма трех разных мужчин, – несколько возбужденно сказала она.
– Скромная студенточка, – меланхолично прокомментировал Джонсон.
– Одну из них, очевидно, оставил Фурнье, другая, как установлено, принадлежит Билроту, – сказал Айзенменгер. – Это нам ничего не дает.
– Но если был еще третий, то, возможно, именно он дал ей наркотик и совершил насилие.
– Да, не исключено, – согласился доктор.
– Так это хорошо, не правда ли? – Елена записала и эту информацию. – Что-нибудь еще?
– Состояние внутренних органов описано очень бегло, но это и неудивительно: коль скоро смерть наступила не вследствие их повреждения, то единственное, что требуется, – подтвердить, что естественная болезнь тут ни при чем. Что меня беспокоит – это матка.
– Она, кажется, была удалена?
– Да. И это был единственный орган, вырезанный из тела.
– Но ведь она не была беременна? – спросил Джонсон. – Сайденхем утверждал, что не была.
– Ничего, свидетельствующего о беременности, обнаружено не было.
– Тогда почему это вас беспокоит? – спросила Елена.
– Ну, не вдаваясь в анатомические подробности, я сказал бы, что это не тот орган, который вырезают, когда просто хотят вскрыть брюшную полость несколькими взмахами ножа. Матка упрятана глубоко в тазовой полости, между прямой кишкой и мочевым пузырем. Выковыривать ее оттуда – то еще развлечение.
– Значит, ее извлекли не случайно?
Этого Айзенменгер не знал, в чем и признался.
– Но это наводит на серьезные размышления.
Айзенменгер кивнул, однако без особого энтузиазма. Елена задумалась. Джонсон в молчании допил свое вино под музыку Чайковского. Айзенменгер так же втихомолку сражался со своими гормонами.
Елена вздохнула, и вздох показался ему театральным, но отнюдь не в плохом смысле.
– Если я правильно понимаю, не все в заключении вас устраивает, но вы не можете сказать ничего конкретного, не имея под рукой каких-либо иных материалов, так?
Это звучало логично, и доктор, занятый собственными эмоциями, рассеянно согласился, не видя, к чему она клонит:
– Да. Этого недостаточно. В конце концов, это мнение только одного человека…
И лишь тут до него дошло. Она же хочет, чтобы он произвел повторное вскрытие! И выражение ее лица говорило об этом. Он бросил взгляд на Джонсона – тот тоже как-то странно ухмылялся. Айзенменгер вдруг осознал, что его очень хитро и умело заманили в ловушку.
– Я не могу, – заявил он Елене. – Это невозможно.
Она опять нахмурилась, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не улыбнуться, не уподобившись при этом охваченному страстью школьнику.
– Почему?! – спросила она так, словно он сморозил какую-то глупость вроде того, что женщин надо лишить права голоса.
– Ну, существует целый ряд причин…
Он хотел перечислить их, но осекся, когда Елена мягко спросила:
– И какие же это причины?
Вопрос был задан таким тоном, что Айзенменгер почувствовал себя обезоруженным. Он посмотрел на Джонсона, взгляд которого ясно говорил: «Да, это она умеет».
– Ну-у… – протянул он неуверенно, потому что решал в это время вопрос, насколько серьезно то, что с ним происходит. – Видите ли, я ведь был одним из подозреваемых, и если я докажу, что Билрот не делал этого, то опять попаду в их число.
– А почему это вас так пугает? Неужели это все-таки вы убили ее?
О господи, она была способна подколоть самого наследного принца!
– Нет, но если я рискну выступить на суде со своими показаниями, то к ним отнесутся с подозрением.
– Но полиция закрыла дело, так что официально против вас никаких обвинений выдвинуть не могут.
Айзенменгер не был в этом уверен.
– На самом деле… – начала Елена и опять закинула ногу на ногу. Закидывала она ее секунды две, но в воображении Айзенменгера за это время земные континенты успели столкнуться друг с другом, круша береговые линии и образуя новые горные хребты. При этом она явно знала, что делает, и он знал, что она делает, и Джонсон, как заметил краем глаза Айзенменгер, тоже знал, что именно она делает.
Не прошло и двух миллиардов лет, как Елена продолжила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139