мы вряд ли сумеем доказать, что улики фабриковала именно она.
Елена, рывшаяся в ящике стола, подняла голову:
– Вы так думаете? Но это надо сделать обязательно!
– Такой результат стал бы слишком большой удачей. Беверли очень хитра. Если на ее совести что и есть, то проворачивала она свои дела наверняка без свидетелей, не посвящая в них никого. Один раз со мной она уже обожглась на этом.
– И больше свою ошибку не повторит.
– Вот именно. – Он сделал новую попытку глотнуть кофе – на этот раз более удачную, поскольку тот немного остыл. – Нет, я думаю, самое большее, что мы сможем, – это доказать невиновность Тима Билрота и, возможно, найти настоящего убийцу.
– Но разве этого достаточно? – спросила Елена разочарованно. – В таком случае она, скорее всего, снова выйдет сухой из воды.
Джонсону и прежде удавалось уловить нотку разочарования в словах Елены. Она хотела не просто снять обвинение с Билрота и Джереми, она жаждала отмщения.
– Может, и выйдет. Но ей все равно придется несладко. Ей будут задавать неприятные вопросы, пострадает ее репутация. В случае со мной предпочли, чтобы я ушел без шума, не пытаясь публично оправдаться; Беверли окажется перед тем же выбором. А уж чего полицейские боссы действительно терпеть не могут – так это скандалов в своем ведомстве.
– Они готовы мириться с некомпетентностью и коррупцией, лишь бы это не стало достоянием гласности?
Джонсон допил кофе и поставил кружку на папку с надписью: «Миллер против Миллера».
– Разве не так происходит везде и всегда?
Елена расстроилась – это было видно хотя бы по тому, как она уставилась на свои руки, сжатые в кулаки на крышке стола.
– Я хочу, чтобы она ответила за свои проделки. Чтобы все узнали, что в действительности представляет собой Беверли Уортон.
– Я тоже хотел бы этого. Но я, наверное, слишком стар, чтобы рассчитывать на полное торжество справедливости. Меня устроит и меньшее – все лучше, чем ничего.
Кофе в кружке Елены остывал, но она даже не притронулась к нему.
– С чего мне, по-вашему, следует начать?
– Это как раз вы должны мне сказать. Вы ведь детектив.
На другой папке было написано: «Мартиус против Мартиуса». Похоже, бракоразводные дела.
– Первым делом я хочу поговорить с Либманом. Мне все-таки кажется, что он в тот день вел себя неестественно. Затем надо побольше разузнать о самой Никки Экснер. Почти всегда доискаться правды удается, лишь собрав полную информацию о жертве, особенно в таких случаях, как наш.
– И чем же наш случай отличается от прочих?
– Незнакомого человека не станут вешать и четвертовать. Для этого его надо ненавидеть. – Джонсон запнулся. – Разве что…
– Что? – спросила она, посмотрев на него.
– Разве что убийце нужно было что-то спрятать.
– Господи боже, что можно спрятать таким образом?! Джонсон улыбнулся:
– Некоторые убийцы действуют как заправские фокусники. Отвлекают внимание. Не следует забывать, что возможны иные версии, кроме самой очевидной; необходимо держать в уме все факты, связанные с преступлением. Если собрать как можно больше информации о жертве, то круг подозреваемых обязательно расширится – в нем-то и надо искать убийцу.
– Так просто?
Он кивнул, однако затем прибавил:
– Да, но после этого начинается самое трудное – добыть улики, доказывающие его вину. И если это трудно для полиции, – сказал он, поднимаясь, – то для людей вроде нас эта задача вообще становится практически невыполнимой.
С этими словами Джонсон направился к двери.
– Благодарю за кофе. Я буду сообщать вам, как продвигаются дела, ежедневно, да? Или вы предпочитаете, чтобы я позвонил, когда появятся первые результаты?
Елена, казалось, не знала, что лучше.
– На какой день назначено вскрытие? На пятницу? Давайте поговорим после этого, – предложил он.
Она нахмурилась, пытаясь придать себе уверенный вид.
– Хорошо.
– Ты вчера вернулся поздно.
– Я же предупредил тебя.
– Но я не думала, что так поздно.
По правде говоря, он и сам не думал, но так оно обычно и бывает.
– Нам надо было обсудить кое-что, и время пролетело незаметно.
Они ужинали. Чтобы умиротворить Мари, Айзенменгер приготовил ужин сам, хотя очередь была не его. Со вчерашнего вечера они практически не разговаривали – Мари рано ушла на работу. Он лежал в постели и притворялся спящим, пока она принимала душ и одевалась, и, даже не видя ее и не слыша ее слов, он чувствовал, что она сердится.
Наступила пауза, но весь их разговор и так состоял из пауз, между которыми они напряженными голосами произносили отрывочные фразы. Она почти ничего не ела, лишь для приличия ковыряя еду вилкой. Айзенменгер гадал, о чем думает Мари, безжалостно терзая брокколи. Угрюмая складка вокруг ее рта не предвещала ничего хорошего. За ужин жена его не поблагодарила. Все говорило о том, что в Мари зреет возмущение.
– Она тоже была там?
«Она»? Уже до этого дошло? Похоже, в воображении Мари за их ужином незримо присутствовала еще одна женщина, подруга ее неверного мужа, а ей самой была отведена роль обманутой жены. Прямо мыльная опера, исполняемая в шутовских костюмах.
Айзенменгер решил, что не стоит отвечать на этот вопрос. Однако это было бы не лучшее начало, если он ищет примирения.
– Кто «она»?
– Она, – бросила Мари, словно услышала сигнал к атаке и почуяла дразнящий запах крови, – адвокатша.
Он нахмурился, думая, что напрасно взялся за отведенную ему в этом фарсе роль. Почему бы не вести себя естественно?
– Да, – ответил он с нарочитой многозначительностью, – была. – Он ждал реакции жены, понимая, что эти два слова для нее – словно иголки, запущенные под ногти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139