– Вы с ним ладили?
– Да, вполне.
– Он не слишком придерживался рабочего распорядка, да?
– Да, он не всегда в рабочее время занимался делом, – улыбнулся Стефан.
– Опаздывал?
– Ну да.
– А в конце дня он уходил рано?
– Иногда. Если удавалось.
– Но это, должно быть, раздражало Гудпастчера?
Улыбка Стефана стала шире.
– Гуди ненавидел его. Прямо раздувался от злости. Мы думали, его когда-нибудь кондрашка хватит.
– Они, наверное, часто грызлись?
– Еще бы! Почти каждый день.
Внезапно Либман умолк, как будто испугался, что сказал слишком много. Джонсон тут же обронил с понимающей улыбкой:
– Точно как у нас. Всегда находится кто-нибудь, кому не угодить.
Помолчав, Стефан протянул «ага» и вернулся к Диккенсу.
Контакт был установлен, и Джонсон боялся, что теперь его нерешительность может все испортить. Молодой человек отвечал на вопросы довольно охотно. Большой прогресс.
– А порой, как я понимаю, Тим задерживался допоздна?
Последовала довольно продолжительная пауза. Стефан не отрывал глаз от книги, но Джонсон видел, что тот не читает. Очевидно, он колебался.
– Иногда, – выдавил он наконец.
– А зачем?
Джонсон надеялся, что столь прямой вопрос выведет Стефана из равновесия и он скажет больше, чем хотел бы. Но молодой человек опять на время замолчал, а затем произнес самым обыденным тоном:
– Он приторговывал наркотой. – Очевидно заметив удивление на лице Джонсона, он продолжил: – Это ведь всем известно. И потом, ему теперь уже все равно.
– И какие наркотики у него водились?
Стефан посмотрел сквозь маленькое окошко в побеленной стене дома, за которым его мать копошилась по хозяйству, как она делала всю его жизнь. Кем все-таки был мистер Либман и куда он делся? Растворился в первичном бульоне под действием кислоты, которую выделяла вместе с материнской любовью его супруга?
– Самые разные. Марихуана, кокаин, героин – на любой вкус.
Джонсон пристально посмотрел на молодого человека. Его неожиданная осведомленность в этом вопросе говорила о многом. Парень оказался куда интереснее, чем представлялось Джонсону вначале.
Но у них оставалось мало времени. Миссис Либман уже гремела чайной посудой.
– А Никки Экснер? Она покупала у него наркотики?
Стефан улыбнулся, но желчной улыбкой.
– Она была одной из его лучших клиенток, привилегированной, как он говорил.
– Привилегированной?
– Ага. – Улыбка Либмана стала чуть ли не плотоядной.
Джонсон прослужил в полиции двадцать шесть лет и знал, какое действие оказывают наркотики.
– Как она расплачивалась с ним?
Стефан пожал плечами с прежним выражением лица.
– Стефан!
Молодой человек молчал – похоже, подыскивал слова.
– Иногда деньгами.
Он не мог бы выразиться яснее, даже если бы употребил такие слова, как «позволять» и «давать», и уточнил, кто, что и кому позволял.
– А в тот вечер, когда она умерла? – Джонсон задал вопрос небрежным тоном, будто проявлял совершенно обыкновенное любопытство.
Стефан собирался что-то ответить, но в этот момент они услышали приближавшиеся шаги миссис Либман.
– Что вы имеете в виду? – спросил молодой человек. Ну что за тупица?
– В тот вечер он тоже задержался, чтобы встретиться с Никки?
Ради бога, отвечай живее! Ускорь свой мыслительный процесс.
Но торопить Стефана было бесполезно. А может быть, он нарочно дразнил Джонсона или просто тянул время?
Подумав, Стефан изрек:
– Да, точно, он задержался.
Джонсон сразу почувствовал неискренность в его тоне. То ли Стефан откровенно врал, то ли говорил не всю правду. Но выяснить это Джонсон не успел, так как появилась миссис Либман с подносом.
Чай полностью оправдал худшие опасения Джонсона, оказавшись темно-коричневым горьким на вкус продуктом неизвестного происхождения, и никакое количество молока не могло довести его до нормального состояния. Мало того, миссис Либман решила угостить их бисквитами с джемом – очевидно, любимым лакомством ее сына, центра ее вселенной. Джонсон отказался от сомнительного удовольствия попробовать эти малоаппетитные сласти и попивал свой чай, стараясь подавить дрожь и приняв довольный и любезный вид.
И все это время Стефан больше не казался Джонсону робким маменькиным сынком. Под тем, как он внешне подчинялся материнской опеке, проглядывало что-то иное, темное. Если раньше бывший полицейский видел в молодом человеке лишь невыразительную пустоту, смиренное исполнение навязанной ему роли избалованного вечного ребенка, то теперь он чувствовал в нем хитрую расчетливость. Стефан пользовался любовью матери и наслаждался своим притворством.
И это означало, что он вовсе не был наивным ягненком.
И что он, возможно, знал гораздо больше, чем рассказал.
Вытерпев минут двадцать, Джонсон наконец откланялся. Миссис Либман вышла проводить его. Пропустив женщину вперед, Джонсон остановился на пороге оранжереи и оглянулся.
Стефан с примерным видом читал книгу.
Софи Штернберг-Рид поймала Айзенменгера в тот момент, когда он вернулся с чрезвычайно утомительного семинара по урологии. Полуторачасовые демонстрации несметного количества похожих друг на друга мочевых пузырей с раковыми опухолями перед аудиторией начинающих хирургов, не проявлявших должного интереса к этим столь необходимым каждому мужчине предметам, всегда изматывали доктора, но сегодня он устал даже больше, чем обычно. Возможно, это объяснялось тем, что пузырей было необыкновенно много – целых сорок семь штук, – возможно, его мигренью, но он подозревал, что, скорее всего, просто-напросто не выспался.
А не выспался он не потому, что провел ночь в спальне для гостей, а потому, что всю ночь с ним была Тамсин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139