Я имею право распоряжаться своей собственностью. Надеюсь, ты, как юрист, не станешь этого отрицать?
Ласло, в котором от адвоката было гораздо больше, чем можно было подумать на первый взгляд, заверил Антонио, что тот абсолютно прав, вот только – тут адвокат вынужден был развести руками – в данный момент он не может сделать больше ничего для своего клиента, по крайней мере в этом конкретном вопросе. В то же время Ласло как бы невзначай упомянул, что если Антонио нарушит наложенные на него судом ограничения, то этот поступок надолго затянет дело об отцовском наследстве. Пока Ласло не удалось ни получить разрешения на то, чтобы Антонио мог забрать из квартиры свои вещи, ни добиться подписания временного соглашения между сторонами, участвующими в процессе. Судебная тяжба за имущество самого знаменитого мексиканского актера превратилась в государственное дело.
Разозлившись на Ласло, Антонио, хлопнув дверью, вышел из его роскошного кабинета и, поймав такси, поехал почему-то к Национальному музею. Здесь, в одном из залов, он надолго задержался у знаменитого камня Солнца. Наверное, сам не отдавая себе отчета, он рассчитывал, что в непосредственной близости от древнего ацтекского символа ему в голову придет какая-нибудь блестящая идея, которая, как луч маяка, укажет путь в бушующем океане свалившихся на него проблем и неприятностей. Внезапно в его памяти всплыли отрывки из стихотворения Октавио Паса. Все произведение целиком он, конечно, не вспомнил, но и эти фрагменты выстроились у него в голове в стройные строки, пусть и лишенные авторской последовательности, ритма и логичности: «Для того чтобы быть, я должен быть другим, а не самим собой, выйти за пределы себя, найти себя среди других; других, которые не я, если я не существую; других, которые даруют мне право существовать; меня нет, всегда будем мы». Камень Солнца – это часы: часы без механизма с единственной устремленной в глубину космоса стрелкой. Высеченные на ней иероглифы и изображения повествуют о том, что жизнь человека – цепочка бед и несчастий. А ведь поэт был еще и актером. В одной из картин, найденных в коллекции отца, Антонио разглядел знакомое по портретам лицо не то галантного кабальеро, не то бесстрастного робота – молодого Паса, загримированного так, как это было принято тогда в Голливуде. Да и стихи мексиканского поэта всегда были кинематографичны, их образы представляли собой последовательность кадров, повествующих о самой сути человеческого существования. Антонио не знал, что делать и куда податься. Больше всего на свете ему хотелось получить череп, но ему не с кем было поделиться своими мыслями и желаниями. Люди, на которых он мог бы рассчитывать, либо подвели его, либо не смогли помочь по объективным причинам. Федерико, сидя у себя в Италии, вообще выпал из всей ситуации, а Марк – бедняга, он, наверное, уже отчаялся писать и звонить, так и не получив ответа ни на одно сообщение. Англичанин направил Антонио свои соболезнования и с тех пор постоянно звонил или писал ему из своего временного убежища на юге Англии. С каждым разом тон его сообщений становился все более просительным и даже умоляющим. Поэтому Антонио не мог позволить себе ответить Марку Харперу какими-то простыми дружескими словами, не сообщив ему чего-либо чрезвычайно важного. Вот когда в его руках вновь окажется череп, тогда они и увидятся вновь все вместе, вчетвером: он, Федерико, Марк и голова их длинноносого приятеля. А пока такой возможности нет, Антонио предпочитал хранить молчание.
Посмотрев еще раз на ацтекский камень Солнца, Антонио принял решение ехать немедленно на проспект Либертад и попытаться без всяких разрешений войти в отцовскую квартиру. Ключ у него был, а консьержа он знал уже много лет. Некоторой суммы в долларах наверняка будет достаточно, чтобы старик не стал поднимать шум и пропустил его в квартиру. Время Антонио выбрал самое удачное – ближе к концу рабочего дня. В этот час деловые люди, служащие, офисные сотрудники и прочие представители столичной бюрократии выходят из своих контор с уныло-усталым выражением на лицах. При этом они не просто не замечают тех, с кем сталкиваются по пути, – с учетом плотности человеческой массы на единицу площади городских улиц вероятность быть узнанным кем бы то ни было в этом потоке стремится к нулю. Пожалуй, муравьи, толкущиеся у входа в муравейник, отличаются друг от друга больше, чем работники бесчисленных контор, офисов и фирм после тяжелого трудового дня.
Консьерж, как и предполагал Антонио, мирно позевывал в своей стеклянной будочке. Антонио даже пожалел, что ему приходится нарушать сонную идиллию. Господи, сколько же времени прошло с тех пор, как он сам мог позволить себе уснуть так же безмятежно!
– Просыпайся, Хорхе, давай ключи от квартиры.
– А, это вы, сеньор. Но ведь мне приказали…
Антонио не дал ему договорить. Перед вытаращенными от изумления глазами пожилого консьержа замелькали зеленые бумажки, которые Антонио тасовал между пальцами, как фокусник – карточную колоду.
– Ну, я даже не знаю. Меня ведь за это по головке не погладят. Но, с другой стороны, это же квартира вашего отца и я не могу не пустить вас к себе домой.
Разговор логично развивался в том направлении, в котором его подталкивало мелькание зеленых банкнот в руках Антонио. Пожилой консьерж смотрел на купюры с плохо скрываемым вожделением. Волнение и ловкость рук Антонио не давали ему сосчитать предложенную сумму и сопоставить ее с возможными последствиями нарушения полученного приказа.
– Боюсь, что риск тут слишком большой… Я ведь с огнем играю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158