– Вот и прекрасно, падре. Поедемте же поскорее в палаццо Фоскарини. Хотя постойте…
Он еще раз присмотрелся к нам и, думаю, впервые обратил внимание на убогость наших красных одежд, чиненных и стиранных раз сто. Бернардина поспешила прикрыть рукой больной глаз. Король с грустным неодобрением отметил веточки остролиста, украшавшие наши прически, – и свежие красные ягоды, казалось, сморщились под его пристальным взглядом.
Наконец он просиял и провозгласил: «Это не беда!» Хлопнул в ладоши – и тут же явилась чуть ли не дюжина ливрейных лакеев. Они столпились вокруг монарха, низко кланяясь. Король отдал распоряжения самому важному из них, этот в свою очередь разъяснил их следующему по важности, а тот уже шепотом отдал приказы остальным – и все это на французском, который, я слышала, слывет элегантнейшим языком во всем свете. Говорят, на нем изъясняются даже в такой дали, как Россия, при тамошнем дворе.
Словно из ниоткуда возникли перед нами ларцы: один с драгоценностями, другой – с шелковыми одеждами. Деревенский остролист был вытащен из наших причесок и заменен жемчужными нитями, а аккуратно заштопанные платья с нас совлекли, не считаясь с нашей стыдливостью, и вместо них надели корсеты, кринолины и платья из тончайших кружев и шелковой парчи оттенков слоновой кости, шиповника и бледного золота. В очередном сундуке оказались прелестные бальные туфельки, искусно скроенные по последней моде из шелка и бархата. Их хватило – и по количеству, и по разнообразию, – чтобы обуть всех четверых. Мы были столь заворожены явившимся перед нами великолепием, что ничуть не противились переодеванию.
У меня, например, сердце просто колотилось при мысли, что я не только попаду на бал, но и смогу там потанцевать. Клаудия, чрезвычайная посланница к нам из внешнего мира, после отхода ко сну учила нас танцевать при свете украденного свечного огарка. Мое нетерпеливое желание испытать свое умение в паре с настоящим мужчиной, а не девчонкой в ночной рубашке не давало мне заснуть по ночам.
В довершение дворецкий короля открыл выложенный шелком серебряный сундучок, в котором обнаружились осыпанные самоцветами карнавальные маски, достойные настоящих принцесс. Возможно, тут был скрыт некий заранее обдуманный умысел, но в тот момент мы все были столь счастливы, что приняли их за очередное чудо.
Когда нас наконец выстроили перед королем, он одобрительно покивал:
– То-то все будут недоумевать, при каком королевском дворе я похитил таких очаровательных дам.
Мы захихикали, приседая перед ним, а когда монарх покинул концертную залу, принялись разглядывать одна другую, дабы полнее насладиться нашими превращениями. Служа друг дружке зеркалами, мы то поворачивались, то застывали в разных позах, громко восхищаясь соседками и втайне собой. Все это, разумеется, было совершенно несовместимо с преподанными нам понятиями о скромности, смирении и вообще поведении, приличествующем девушкам, на которых возложено духовное спасение нашей Республики.
Мне чудилось, что я будто покинула прежнюю телесную оболочку и обрела новую. Каждая фибра моего существа трепетала, возбужденная внезапно раскрывшейся сокровищницей возможностей, которые несла с собой грядущая ночь, словно вдруг широко распахнулись жизненные врата и перед нами расстелилась красная ковровая дорожка.
Маэстро приказал кое-кому из королевских слуг остаться и охранять проход, пока мы все благополучно не выберемся наружу. Но стоило ему отвернуться, как слуги позволили себе ухмылки как в его, так и в наш адрес. Вероятно, они были оскорблены мыслью, что среди нас могли оказаться дочери нищенок или шлюх. Позже мне довелось узнать, что лакеи зачастую могут перещеголять чванством своих господ. Причиной тому, думается мне, постоянный страх быть изгнанными из утонченного мира, в котором они удостоены обитать в силу своей должности.
Но кто может сказать, что мы недостойны столь роскошных нарядов? Джульетта, по слухам, являлась незаконной дочерью сенатора и одной из самых высокородных замужних дам Венеции. Бернардина, как и большинство из нас, пребывала в полном неведении относительно своей родословной. Она уверяла, что смутно вспоминает, как жила на пиратском корабле, где она и потеряла глаз в морском сражении. Но Клаудия сказала нам, что, вероятнее всего, глаз Бернардины был поврежден при родах из-за сифилиса. Сама Клаудия происходила из очень богатой саксонской семьи. Ее родители совместно владели пятью замками и весьма обширными земельными угодьями. Пожалуй, подобные наряды были ее повседневной одеждой.
А я? А я… Никаких слухов относительно меня, Анны Марии даль Виолин, не ходило в приюте, зато, стоило мне закрыть лицо драгоценной маской и преобразиться с головы до ног, как множество шепотков зародилось где-то внутри меня самой. Может, это и есть истинная личина Анны Марии, воспитанницы «Ospedale della Piet?»? А сиротские отрепья – лишь маскарадный костюм? А потом мне пришел в голову еще один вопрос: а не может ли случиться, чтобы кто-то из моих родителей или оба разом оказались на этом балу?
Дежурная привратница чудесным образом исчезла; все, что осталось от сестры Челестины (монашки, приходящей в Пьету, чтобы продолжать музыкальные занятия), – это тыл ее черной сутаны, удалявшийся в глубь темного коридора. Мне отчетливо послышался звон монет в ее карманах.
Нас, разодетых в пух и прах, по очереди вынесли через выходящие на канал ворота, спустили по ступенькам и усадили в королевскую гондолу, разубранную красным бархатом и парчой. Сотни свечей озаряли ее словно бы золотистым дневным светом, хотя над la Serenissima горели яркие звезды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86