Горечь одиночества жгла душу, терзая ее ежеминутно, ежесекундно, раздирая калеными щипцами. И по-прежнему предстояло решить, что же ей делать с самой собой.
Оставалось попробовать лишь одно: выпросить еще одну командировку на более длительный срок и уехать из проклятого города, где все напоминает о нем. Может быть, даже уехать навсегда, не только из Техаса, но и вообще из страны…
Ей было так тошно, что даже домой возвращаться не хотелось. И она сдала чемоданы в камеру хранения, вызвала такси и поехала на работу.
Ее появление прошло на удивление незамеченным. Коллеги занимались каким-то срочным заказом и едва глаза подняли, чтобы взглянуть в ее сторону.
Джозефин не обиделась. Так даже лучше. Не нужно отвечать на расспросы, вынужденно улыбаться, рассказывать о красотах Мексики и ее темпераментных мужчинах.
Она открыла дверь фотолаборатории, вошла и привычным движением опустилась на стул, даже не потрудившись включить свет. И здесь ничто не переменилось за время ее отсутствия. Хотя…
Она потянула носом и уловила странный аромат. Знакомый, но совершенно неестественный в обстановке темной комнаты, где всегда пахло фотореактивами. Розы? Да, точно, розы. Кто это додумался притащить сюда цветы? Или, может быть, это уже не ее лаборатория? Надо срочно поговорить с Мирандой и узнать все, что произошло за время ее отсутствия.
Джозефин встала, нащупала выключатель и щелкнула им. Все помещение было уставлено высокими вазами с дюжинами роз на длинных стеблях. Кто-то потратил на цветы целое состояние. Что все это могло значить?
Она услышала шорох, обернулась и увидела, как открылась дверь, ведущая во вторую комнату, ту, где Джозефин печатала фотографии.
Ее глаза раскрылись широко-широко, а сердце застучало так, словно стремилось вырваться из груди и пуститься в пляс.
В дверном проеме стоял он, Дуглас! Дуг для близких! Стоял и смотрел на нее. Без улыбки, со странным, непонятным ей выражением темных, почти черных глаз.
Джозефин попыталась сглотнуть, но плотный ком не сдвинулся с места, мешая заговорить. Тогда она попыталась еще раз, и еще, и еще и наконец выдавила:
– Что… что ты здесь делаешь?
– Жду тебя.
– Но откуда…
– Ты же дала мне свой номер телефона, помнишь? Вот я и воспользовался им.
– Но зачем?
– Зачем? Неужели ты не понимаешь зачем? Так до сих пор ничего и не понимаешь? – внезапно охрипшим голосом медленно произнес он.
В нем звучало такое откровенное желание, что ее затрясло. Он хочет ее! Ее!!! Но…
– А как же Саманта? – с трудом выговаривая слова, спросила она.
– О, с Самантой все превосходно. Великолепно. Можно даже сказать, она счастлива как никогда, – беззаботно отозвался Дуглас.
У Джозефин закружилась голова, перед глазами поплыли разноцветные круги. Значит, он все же любит Сэмми. А она вызывает в нем лишь вожделение. Его привела сюда не любовь, как ей внезапно показалось, но приступ похоти.
– Что ж, я рада за вас, Дуглас, – едва сдерживаясь, чтобы не упасть и не забиться головой об пол, ответила она.
– Джозефин Перкс, я не ожидал от тебя такого ярко выраженного кретинизма! – рявкнул Дуглас и швырнул ей пачку фотографий. – Твоя сестра – чудесная женщина! Изумительная. Честная и порядочная. Просто ей немного не повезло в жизни. Она запуталась, но теперь все наладилось. И, признаюсь откровенно, я помог ей разобраться в себе.
Ничего не понимающая Джозефин, ошарашенная его резкими словами и вызывающим тоном, взяла разлетевшиеся глянцевые прямоугольники и посмотрела на верхний снимок.
С него ей улыбались Сэмми и Эдди. Они выходили из церкви, и Сэмми, одетая в длинное подвенечное платье, готовилась бросить в толпу свой букет. Странно, но она не помнила этого платья. Впрочем, это было давно, почти восемь лет назад. Она перевернула фотографию, и… Дата гласила: 14 февраля 1973 года. Меньше месяца назад…
– Что… что все это означает, Дуглас? – задыхаясь от волнения и по-прежнему ничего не понимая, спросила она.
– Ну и ну, – покачал он головой, – оказывается все намного хуже, чем я предполагал. Ты совсем отупела за время пребывания в командировке. Это означает, Джозефин Перкс, что Саманта и Эдвард поженились три недели назад. И я был шафером на их свадьбе, – не без гордости добавил Дуглас.
– Но как же?.. Ведь ты же… ты любишь ее, – заикаясь, произнесла она, окончательно запутавшись.
– Джозефин. Джози. Дорогая моя малышка, – неожиданно прерывающимся голосом проговорил он, – я любил, люблю и всегда буду любить только одну женщину. Тебя. И приехал, чтобы сразу же сказать тебе: я больше не намерен терпеть твоих глупых выходок, условий и договоров! Я собираюсь жениться на тебе, даже если придется связать тебя и держать в таком состоянии, пока ты не согласишься. И Саманта, кстати, полностью поддерживает меня в этом намерении. И Эдди тоже, между прочим. – Он замолчал и посмотрел на нее.
Джозефин глядела на него полными слез глазами. Она понимала, что должна что-то сказать, но слова не шли с языка. Ее переполняло огромное, невыразимое счастье. Значит… значит…
Значит, она будет счастлива! Прощай, свобода с отвратительным привкусом одиночества!
Да здравствует любовь и сладостное бремя семейных уз!
– Дуг, я… я… Дуг, поедем скорее на Нортвэй-роуд, к нам домой, – прошептала она, бросаясь к нему и обнимая за шею.
– Не раньше, чем ты скажешь, что согласна, – отстраняясь, заявил Дуглас.
– О, Дуг, я готова идти в церковь завтра утром. Но не раньше. Потому что до тех пор у нас масса дел, – сообщила она, кокетливо облизывая приоткрытые, ждущие и жаждущие его поцелуя губы.
Они обвенчались спустя десять дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44