– Кто же я?
– Нана.
– Вы устраиваете настоящую гонку.
– Ошибка номер сто три. Впрочем, сейчас это уже не так важно. А вы-то кто?
– О чем вы?
– Вы кто? И кто я?
– Маленькая серая жемчужинка в вашем колье.
– Как поэтично.
– Мне так не кажется. Маловероятно, что именно крохотная серая жемчужинка не соскочит с нитки, равно как и другие жемчужинки.
– Вас зовут, кажется, фрау Майнц или?
– Вы что? Сходите с дистанции?
– Я играю против вас, причем впервые. И не уверен, удастся ли мне это пережить.
– Нервничаете?
– Скажем так – волнуюсь.
– Остановитесь.
– Чего ради? Чтобы снова припудрить нос?
– Остановитесь. Не мешало бы составить компанию дамам на заднем сиденье. Еще раз и никогда больше.
– Ну и как?
– Ее нет.
– Может, не там и не в то время?
– Это ее игра. Заставляет меня ждать.
– Коварная и изящная игра.
– Все учтено…
– А если она вообще не придет?
– Маловероятно.
– Все останется по-прежнему – отдельные номера?
– Разумеется.
– Мне уже сейчас вас не хватает.
– Благодарю.
– Это не был комплимент.
– Вы не психолог.
– Нет.
– Значит?
– Оставим все как есть.
– Нет, я хочу знать все. Причем немедленно. Как вы проникли в тюрьму? Может, вас запекли в торт?
– Это проще, чем кажется. Ведь вам как авантюристу такие вещи должны быть известны. Например, документы не такая уж мелочь. Я имею в виду удостоверения, свидетельства, рекомендации…
– Я в этом не очень разбираюсь.
– Но я знаю, что вы – мастер своего дела. Важные операции в вашем деле все еще выполняются вручную. Музыка. Любовь. Смерть.
– Пожалуйста, назовите мне ваше настоящее имя.
– Это совсем не важно. Кроме того, вы все равно никогда не обращаетесь ко мне по имени. Я даже понимаю вас… Ведь можно проболтать попусту, направленно растягивая слоги, что может чувствительно нарушить идиллию языкового общения.
– Угостите меня лучше джином с тоником.
– Здесь это в общем-то не разрешается.
– Термос с кусочками льда. Мне надо было бы это знать.
– К сожалению, термоса у меня с собой нет. И льда в мини-баре тоже. Я смотрю, вы любитель пропустить рюмку перед сном.
– Вот видите, вы тоже не обращаетесь ко мне по имени.
– Мы только что напоролись на профессиональный сбой.
– Я что, оказался в ловушке?
– Если хотите, можете уйти.
– С кем вы заодно? С полицией? С Кокин? Что случится со мной, если я выйду из гостиницы? Меня сразу же застрелят, или…
– Или?…
– И это долго будет продолжаться?
– Не думаю.
– Почему здесь нет Кокин?
– Может, ее собачка приболела.
– Так кто же вы?
– Телефон.
– Опять горничная? У вас нет посетителей? Это что? Код? Это ваш номер, доктор. Кому известно, что вы сейчас здесь?
– Я в ванной. На звонки не отвечаю.
– Тогда перезвонят позже.
– Ладно. Алло? Да, большое спасибо.
– Кто это был?
– Майор Доммю. Приглашает нас в бар выпить шампанского. Говорит, за счет гостиницы.
– Да врете вы.
– Какое ужасное слово.
– Черт возьми, все-то вы врете.
– Идемте. Ложь – нечто связанное с дилетантами.
– В конце концов, дилетант то же самое, что любовник.
– Так и есть.
– Не собираюсь я пить шампанское в баре.
– Тогда закажите нам что-нибудь поесть.
– Я не голоден.
– Можно заказать в номер что угодно. И не обязательно многослойный бутерброд с мясом, помидорами, салатом и майонезом. Есть еще меню из скромных трех блюд…
– О да. Кровяная колбаса, жертвенный барашек, страстоцвет. Как тонко заметил Шуман: слово «блюдо» выбрано не без изыска. Но при этом мне приходят в голову мысли не о пиршестве, а о настоящей военной кампании.
– Пошли.
– Ты приготовишь мне пир перед лицом моих врагов. Я сейчас вернусь в свой номер.
– Кланяйтесь вашему Шуману.
Я никогда его больше не увижу, но он все еще здесь. Я никогда в жизни больше не надевала неглаженые тенниски. Темно-красную губную помаду я выбросила.
– Благодарю, что пришли. Сил на ожидание у меня уже не осталось. Сегодня Шуман показался мне не очень-то словоохотливым.
– Как жаль.
– Вместо этого он завещал мне нечто, способное довести меня до сумасшествия, – это музыка, но не им сочиненная. Дьявольская музыка.
– Звучит великолепно.
– Нет, на полном серьезе, это мучительно. Тинниус – вам это что-нибудь говорит?
– Вы же знаете, у меня, к сожалению, нет никакого музыкального образования.
– Это связано скорее с медициной, нежели с музыкой. Шумы в ушах. Воспринимаются безобидно, поначалу напоминая едва слышное посвистывание, звучание цимбал, приглушенное синусоидальное колебание. Раньше моя мама говорила: если в твоем ухе появляется такой звук, напоминающий кряхтенье внезапно включившегося факса, значит, кто-то думает о тебе. Произнося эти слова, она лукаво улыбалась, тогда я тоже начинал улыбаться, гадая, кто же сейчас меня вспоминает так настойчиво и решительно, что у меня буквально звенит в ушах.
– Да, это мне известно.
– С годами такие ощущения усилились. Иногда они включались прямо во время концерта, глубоко пронзая мои уши, словно шевелились какие-то мелкие бесы, царапающие фарфоровые тарелочки стеклянными циркульными пилами; словно эти бесенята, облизывая все свои десять коготочков, скользили по краю полупустых стаканов до тех пор, пока не зазвучит таинственный флажолет, сотканная из паутинки музыка, спутанные клубки звенящего пуха, липкие куски ваты, пропитанной кровью и сахарной глазурью. Все это, перекрутившись в общую массу, стало оказывать на меня отравляющее воздействие.
– Я даже не предполагала, что все может быть так плохо.
– Да, это сущий ад.
– Я это представляла себе несколько иначе.
– Неужели?
– В любом случае вы здесь как организатор досуга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54