Штефани подняла свой бокал, приветствуя Себастьяна. Затем посмотрела на Теофила, пытаясь понять, собирается ли муж ей помогать, но он, похоже, полностью устранился. Как хозяин он был полный ноль. Штефани пробуравила его взглядом, тот никак не отреагировал.
Теофил по-прежнему ел молча. Штефани совсем с ума сошла, это ясно. Что за дикую историю с вином она тут выдала. И купил и приволок домой вино он сам, и это чертово «Антр-де-мер», кстати, стоило не слишком дорого. Званый ужин, ах ты, бедняжка. Ритуал, превращающий всех в невротиков. Он решил по крайней мере получить удовольствие от семги. Уверенно и любовно разделал нежное мясо, наслаждаясь соком, выступающим между волокнами. Он каждый раз заново удивлялся подаркам, которые делала ему жизнь и на которые он вовсе не рассчитывал. Ему хотелось шумно отхлебнуть вино, чавкать, причмокивать. Боже мой, какие мы все цивилизованные. Иногда, когда Штефани «отсматривала» какую-нибудь пьесу и он оставался один, то получал удовольствие от того, что ел, положив локти на кухонный стол, совершенно свободно и вместе с тем медленно, роняя с вилки куски и давая жиру стекать по подбородку. Какой странный обычай это совместное принятие пищи, в конце концов, мы же не занимаемся групповым сексом.
– Теофил, у нас кончилось вино, – сказала Штефани дружелюбно, но твердо.
– Сейчас, сейчас, надо же отдать должное еде, – неохотно ответил Теофил, размышления которого так неожиданно прервали.
– Какая жалость, что упрямство затмевает весь твой шарм, – заметила Штефани.
– Оскар Уайлд? – спросил Теофил.
– Нет, «Американец в Париже».
Теофил медленно поднялся и направился в кухню. Ну все, а теперь пиво, с меня хватит.
Мария сидела за кухонным столом. На его стуле. И улыбалась ему так, словно точно знала, о чем он сейчас думает.
– Хочется пить?
Теофил кивнул.
– Пиво?
– Позже, Мария, позже.
– Они очень симпатичные, ваши гости, – сказала она, желая его подбодрить.
– Гм, да.
Теофилу она казалась просто аппетитной. Она была довольно молода, лет двадцать или тридцать, Теофил не слишком в этом разбирался. Но она была молода, без вопросов, и тихо включила радио. Старую вещь «Art Tatum». Такого, честно говоря, он и предположить не мог.
– Вам нравится эта музыка? – задал он ненужный вопрос, и Мария кивнула.
Она чудесно выглядит в этом платье, даже сбивает с толку. Еще раз я ей сказать этого не могу.
– Чудесно выглядите, – сказал Теофил.
– О, большое спасибо, господин Круг.
Лицо Марии засветилось. Она поднялась со стула.
– Еще вина? – спросила она мягко.
– «Антр-де-мер», – пробормотал Теофил. Теперь он стоял совсем близко к ней. – Между двумя морями.
Его качало, как на палубе корабля. От нее пахло ванилью и рыбой. Его рука коснулась ее щеки. Почти по-отечески или…
– И вправду чудесно, – шепнул он.
Я идиот.
Мария взяла его руку, подержала в своих. Она, похоже, ни капельки не удивилась.
– В холодильнике есть еще пара бутылок, – шепнула она.
Идиот, идиот, идиот. Он поцеловал ее в лоб.
– Они, наверное, хорошо охладились, – прошептал он.
– Да, очень хорошо охладились.
На ней платье Штефани, подумал он и потрогал ткань там, где она обтягивала бедра. Мария заботится о нем. Она знает его белье лучше, чем Штефани. Все, что я ношу, проходит через ее руки. Она гладит мои рубашки и складывает стопкой мои трусы. Ему захотелось положить голову ей на плечо. Он услышал всхлип.
Мария погладила его волосы, пропуская их сквозь пальцы. Теофил застонал. Я забыл об этом. Чудесное чувство, словно нежная рука касается тела изнутри.
Он высвободился из ее объятий, на ощупь, вслепую нашел в холодильнике холодные бутылки с вином и вышел из кухни. Перед зеркалом в прихожей стал неловко оттирать следы клубники и малины со своих щек.
Тихо насвистывая, Теофил вернулся в столовую. Его лицо раскраснелось еще больше, глаза блестели за роговыми очками. У него было приятное чувство гибкости, будто весь его двигательный аппарат смазали маслом.
– В некоторых вещах «Art Tatum» есть своеобразная эротика промедления, – обратился он непосредственно к Сибилле Идштайн.
Она посмотрела на него почти с испугом. Что такое случилось с его лицом?
– Да, хотя… – Она лихорадочно подыскивала какой-нибудь близкий пример, чтобы скрыть свое возбуждение. Она ощущала присутствие почти неземной силы.
– У Вагнера, по моему мнению, всегда так, это нарастание без конца и без какого-нибудь разрешения… Возможно, он гениально предчувствовал delay?
О чем это она болтает?
– Вагнер? – Теофил наполнил бокалы жаждущим. – По сравнению с Россини у Вагнера количество идей на минуту музыки не так уж и велико, все растягивается, еще раз освещается другой инструментовкой. Вслушайтесь в целую россыпь тем, в музыкальное разнообразие Россини, у него каждую секунду возникает что-то новое, он постоянно перескакивает и меняет настроение, просто какой-то рог изобилия идей.
Он со стыдом осознал, что вовсе так не считает, хотя у него и было смутное чувство, что прозвучало все это хорошо. Сибилла почувствовала смятение, которое их охватило, и откусила от тончайшей соломки лука. Теофил почему-то никак не мог оставить эту тему.
– Эротика музыки, – он бросил быстрый взгляд на Штефани, оживленно беседовавшую с Себастьяном, – это нечто особенное. Я думаю, если слушать музыку в специфической ситуации, то потом, едва заслышав эту музыку, будешь бессознательно к этой ситуации возвращаться.
– А вам не кажется, – произнесла Сибилла задумчиво, – что существуют определенные параллели нарастания и разрешения, ведущие в царство эротики и интуитивно нами ощущаемые?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44