Она с удивлением поняла, что ждет появления этого таинственного Андре. Куда он пропал? Ее любопытство было связано не столько с желанием заполучить материал для сплетен, сколько с желанием посмотреть вблизи на вспыхнувшую страсть. Она бросила короткий взгляд на Регину. Если та и в нетерпении, это, во всяком случае, незаметно.
– Изумительно, Штефани, изумительно, – похвалил ягненка Себастьян Тин.
Все было прекрасно, все общались друг с другом, это блюдо не дало никакого повода к придиркам. Лица раскраснелись, голоса стали громче. Пламя свечей отражалось в бокалах, и на столе между тем образовался тот приятный глазу беспорядок, который всегда возникает в ходе обильной трапезы. Кусочки хлеба, пачки сигарет, пятна от красного вина, еще не использованные приборы, уже утратившие строгую геометрию изначального расположения, рядом с Региной ее веер, которым она то и дело обмахивалась, рядом с Германом стакан с виски, который Теофил наполнял уже не в первый раз.
Штефани настороженно наблюдала за Себастьяном и Сибиллой. Не перестарайся, Сибилла, думала она. Тебе нужно лишь разогреть его.
– Только посмотрите на этого ягненка! – призывал Себастьян свою соседку. – Он нисколько, ничуть не утратил своего достоинства. Своеобразная сила исходит от этого бесспорного существования, сила, которая сохранилась вопреки всем унижениям процесса приготовления. Возможно, мы едим мясо по той же причине, что и наши предки, которые пили медвежью кровь. Жажда силы, звериного бытия, объединение природы и культуры в чувственной аннексии. Кто-то наверняка уже об этом писал, – закончил он со вздохом.
Столько уже всего передумано, столько всего уже сказано и еще больше написано. Иногда он пугался мысли, что может остаться вечным эпигоном среди всего многообразия уже сказанного о разных умных вещах.
– Природа и культура, дорогой Себастьян. – Голос Регины фон Крессвиц звучал как шаловливая трель после серьезного хорала. – Вы мне напомнили, кстати, я набросала план одной статьи на тему «Дух и природа», возможно, вы помните, я рассказывала вам о ней, заказчики такие жуткие «аппратчики», но, a la bonheur, они были просто в восторге, и сейчас, – она сделала глоток вина, – сейчас я работаю над этой темой, над битами и байтами, может быть, вы мне что-нибудь посоветуете, мне кажется, что все должно быть улучшено в расовом отношении, ну вы понимаете, человек и машина, бытие и сознание, – она захихикала, словно жонглировала не понятиями, а разноцветными детскими кубиками, – гений и гетто…
– Природа и придурь, – вставил Теофил, которому было стыдно за фамильярную интимность ее болтовни.
– Мне кажется, что у Регины фон Крессвиц случился внезапный приступ словесной диареи, – произнес Герман с деланным сочувствием в голосе и подмигнул Сибилле.
– В битах и байтах я ничего не понимаю, – сказал Себастьян дружелюбно, но без всякого сожаления в голосе. – Видите ли, милая Регина, я позволяю себе роскошь полной свободы от комплексности диалектического мышления и при этом ухожу от отвратительной дискуссии о «проклятии и благословении», «смысле и бессмыслице» или, что уж вовсе банально, о «пользе и вреде», например, техники. Вы понимаете?
Регина растерянно кивнула.
– Ведь эта, гм, «Диалектика просвещения», вы же знаете… – Себастьян произносил название так, будто говорил об очень неприятном, но, к счастью, оставшемся далеко в прошлом воспалении слепой кишки, Регина снова кивнула, на этот раз сочувственно. – …Эта, м-м… диалектика просвещения, как говорится, в конечном итоге интеллектуальная тактика дымовой завесы, которая скорее выбросит нас на охраняемые сиренами скалы Одиссея, чем позволит благополучно их объехать – нет, нет… – он возмущенно промокнул губы, удаляя невидимый жир, – мы должны идти дальше, выше и одновременно глубже в настоящие противоречия и ненастоящие гомогенности, туда, к культуре delay и прочим изыскам… Культура ли, природа – все равно, прочь от софизмов, прочь от негативной диалектики и пессимистической в отношении культуры идеологизированной критики, нам нужны защитники для единственного в своем роде, для выдающегося, для je ne sais quoi, в первую очередь нам нужен снобизм, это последнее пристанище благородных существ, этот биотоп достойного человека существования!
Себастьян в изнеможении откинулся на стуле и задумчиво посмотрел на Регину.
– Однако заразная это болезнь, диарея! – шепнул Герман через стол Сибилле, которая казалась растерянной. Себастьян использовал понятия, которые были ей знакомы, но делал из них совершенно другие выводы. Все это было слишком запутанным, чтобы доставлять удовольствие.
Теофил пристально разглядывал свой бокал. Благородные существа. Вот что ему нужно. Подождать. Очень смешно. Когда Мария заканчивает работу? Или она останется до конца вечера? Теофил посмотрел на свои часы. Штефани заметила это и нашла невежливым, а для хозяина чуть ли не смертным грехом и попыталась замять неловкость с помощью шутки из запасов, накопленных за супружескую жизнь.
– What watch?
– Ten watch.
– Such much?
Они с Теофилом – отличная команда, просто непобедимая. По мнению Штефани. Себастьян захихикал.
– Это не из братьев Маркс? – спросил он.
– Нет, из «Касабланки», – ответила Штефани.
Сейчас главное – не дать Регине вернуться на свои позиЦии, пусть идет подобру-поздорову, а самое ужасное, что Себастьян все еще находит это забавным.
– Давайте еще немного поучаствуем в delay, дорогой Себастьян, ведь это очевидным образом – современная форма самой утонченной, самой сладкой пытки в мире, где все доступно, в мире, утратившем чувство времени и поэтому спасающемся театром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44