..
В заполонье дремучих трав бились перепела, сновали овсянки, исходила щебетом птичья мелюзга, и, точно привязанный к сини невидимыми нитями, трепетал и подзванивал сверху жаворонок.
Потом в луговинах по Томи вскипали сенокосы. При конце кошенины, словно шеломы, поднялись на лугах зароды духовитого сена.
Кануло новолуние в дурманах вянущих трав. Луна окривела и покатилась на извод, настали черные ночи. Приспел август-хлебодар, ячмень созрел, и земля, допрежь сохи не знавшая, благодарно заколосилась злаками. Нарождались у смуглых татарских девок русоголовые ребятишки, а у новоселок-россиянок рождались детишки с татарскими глазами. Неумело молились новокрещенные татарки русскому богу за мужей своих — русских казаков, ушедших в поход. И вырастали в чужедальном краю русские погосты с черными крестами. Навсегда повенчана судьбина казацкая со студеной землею Сибирской.
От мора ли, от голода ль, от стрелы ли вражьей гибли первопроходцы. Тайга кормила, поила, тайга и погребала. Многих перемолола тайга безжалостными зубами. Но уже пущен был первый корень в земли новые. И пошли, потянулись новяки — по своей воле, по указу ли цареву — взамен тех, загибших. Не казацкие пищали, не жестокость воевод покорили земли Сибирские, покорили их соха да двужильность мужицкая, трудолюбие работного человека. А еще — широта души русской.
Аглицкие, свейские да немецкие путешественники, из Сибири вернувшись, русских в своих книгах ставили в пример гишпанским захватчикам, кои истребляли жителей Вест-Индии немилосердно.
И полвека не прошло, как Ермак Тимофеевич под корень срубил остатки Чингизова царства, головой заплатив за это. Потомок некогда сломленного русичами желтолицего Батыя бесславно бежал от русских же. Взята столица Сибирского ханства — Кашлык. Под напором казаков пала последняя крепость Кучума — Абалак. Распалось лоскутное одеяло Сибирского ханства.
Еще не сгнили на волоку меж Серебрянкой и Баранчою Ермаковы старые суда. А уж цепь городов русских протянулась по берегам сибирских рек. Спервоначала притулилось к Камню Верхотурье. Городок, будто соболь хвостом, хвойной густелью укрылся.
Застучали бойкие топоры, зашаркали пилы, въедаясь в дерево, зажужжало точило, облизывая сталь топоров. Падали необъятные дерева, русичи долбили из них однодеревки, распирали борта укрепами, устанавливали на днища упруги, к бортам нашивали надсады, стелили палубы. Словно гуси на воду, порхнули каюки, лодьи да шитики, чтоб развезти первопроходцев по всей Сибири. Поплыли дощаники вниз по Туре — к Чимга-Туре (Тюмени) пристали. Опрежь других городов обросла Тюмень промыслами: «Град сей не зело велик, но вельми красен». Пообжился народ, стал сукно валять, сапоги тачать, варить мыло, смолу курить да суда смолить. У каждого свое рукомесло.
А уж далее, водой, путь лежит на восток — к самому Тобольску. Заложил его год спустя после Тюмени в осьмнадцати верстах от недавней столицы Кучума — Кашлыка — письменный голова Данила Чулков. Казаки Данилы Чулкова с самого начала поразили воображение татар. Придя под Кашлык, русские не принялись за починку лодей, как это бывает после долгого плаванья. Они занялись невероятным делом: стали разбирать суда, на которых приплыли. Смолистый лодейный лес пошел на закладку будущей столицы Сибири. Вместо ханской столицы с десятком юрт стал Тобольск головой всея Сибири. Неверстанная, суровая, богатая страна сбросила лохмотья Кучумова ханства. Русичи не токмо воители, но и строители. Такое после Кашлыка сработали: не город — диво. И то была победа — Ермаковой под стать.
Притирались, срастались с Тобольском ближние татары: подле русских спокойней. Вкупе с казаками воевали разбойных князьков. Ох, и крепок острог Тобольский, тоже и город ладен, по-крестьянски кряжист да плечист! Промеж Тоболом да излукой Иртыша высоко стоит острог на крутояре. Стены сложены из осьмивершковых бревен кондовых, а по ним бойницы о двуряд: по подошве да по верху. По стене — ход сокрытый. А на подоле (Подол — в старинных русских городах — нижняя, подгорная часть) по-над Иртышом, вкруг острога, кабаки, пивоварни да рыбный торг, амбары соляные да житные, избы кондовые в два жилья. Улицы мощены плахами толстенными. В малых двориках — по шесть сажен поперешнику — живет работный люд, тоболяки-простолюдины: шубники да мыльники, рыбники да калашники, свечники да крупенники, разнотоварные купчишки-торговцы в отъезжую. Тобольская работа на большой славе живет. А работают разное: от матрешек точеных до лукошек плетеных. Тоже и всякий другой щепной да резной товар.
Раздается вширь предградье с пестрой чересполосицей запашек. И над всем этим разнодворьем высится крепость. Резной шкатулкой суздальской работы смотрится Тобольск. Воеводит тут князь Матвей Михайлович Годунов, всех Сибирских земель управитель*, а с ним рядом — архиепископ всея Сибири, высокомерный и властный Киприан. Где надо, силой правят, а где сила не берет — бога зовут в помощники. За время служения своего в Сибири учредил Киприан двенадцать монастырей, которые окромя христианства насаждали среди азиатцев также и грамоту. Был и еще труд на счету Киприановых добрых дел. Перед отъездом на Русь собрал он оставшихся в живых сподвижников Ермака, и поведали ему старики о делах достославного покорителя Сибири, кто изустно, а многие и в грамотках,— благо немало ермаковцев оказались грамотеями. Имена Ермака Тимофеевича и казаков его, убиенных при покорении Сибири, занес архиепископ в синодик Софийской соборной церкви, заповедав протодиакону ежегод в неделю православия поминать всегласно имена славных сих воинов и возглашать вечную им память.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97