Номча исподволь приучал своего отпрыска к виду крови. Жестокость была испытанным оружием князя. Сеоки трепетали при одном его имени. А тайша черных калмыков Хара-Хула ценил именно эту черту в своем вассале. Князец Номча был верной стрелой в колчане Хара-Хулы. Никто не собирал для него столько албана, сколько он, Номча. При этом он умудрялся одновременно угождать и Алтын-хану, так, что заслужил право лицезреть его ноги — почесть, коей не удостаивался даже Лучший князец Кыргызской земли Кожебай, — был там обласкан и одарен высшей ханской милостью — пайцзой (железной пластинкой со священной надписью). Эта награда так подействовала на ханское окружение, что перед Номчей стали заискивать даже видные монголы. Две луны он пил арзу — молочную водку двойной перегонки — с ближайшими советниками Алтын-хана.
— Меньше людей, меньше врагов, — внушал Номча сыну, — нужно, однако, кыштымов оставлять, а то албан не с кого собирать будет.
Князь Номча был мудр, как змий, злобен, как волк, и осторожен, словно рысь. Когда глава торгоутов Хо-Урлюк и чоросский тайша Хара-Хула принялись опустошать владения друг друга, Номча со всеми своими табунами, рабами, женами, черными и средними улусными людьми на время откочевал в долину Чулыма. Там было безопаснее и можно было вволю грабить аилы чулымских татар.
«Спор волков не разрешить росомахе», — благоразумно решил тогда Номча. Зато едва ганданы (трубы из полых человеческих костей) возвещали о новых победах Хара-Хулы, Номча немедля присылал победителю подарки и заверения в преданности ему, Хара-Хуле.
Нелегко было Номче сохранять самостоятельность. Земля кыргызов оказалась меж двух огней: с юга давил на кыргызов сильный сосед — монгольский Алтын-хан, с юго-запада и запада наезжали сборщики податей джунгарских тайшей. И вот уже третья, неведомая сила стала являться глазам Номчи с северо-запада — русобородые посланцы могучего царства урусов. Не успев еще проявиться полностью, сила эта уже заставила Номчу насторожиться. Лихорадочно принялся князь метаться по улусам, заручаясь поддержкой улусных владык. Потучневший и безучастный ко всему Кожебай равнодушно наблюдал за метаниями Номчи. А Номча с горечью замечал, что и сам стареет и, пожалуй, уже не увидит землю кыргызов свободной от засилья соседей.
В это время распри между Алтын-ханом и Хара-Хулой вспыхнули с новой силой. Каждый предъявлял права на енисейские землицы и вассалов. Землю кыргызов рвали на куски. Старый Номча устал ходить по острию клинка, устал изворачиваться в услужении двум хозяевам сразу. Он ловил себя на мысли, что делает именно то, что от него ожидают изворотливые князцы, — ведет свою привычную, но в данном случае навязанную ему, двойную игру. Его раздражали запоздалые притязания монголов. Как он утомлен этим! Не пора ли уйти в сторону, переждать, осмотреться, пожить хоть какое-то время спокойно?
И тут взоры его невольно обратились в сторону могучего северного соседа: урусы! Вот кто мог спасти его от притязаний монголов. Не враждовать с русскими, а признать их силу надо. Лучше один русский царь, чем целая свора капризных владык.
«Когда повозкой правят сразу несколько возниц, и каждый при этом норовит дернуть за свою вожжу — куда коню идти, куда он завезет повозку? Кыргызскому коню нужен один, но крепкий возница», — так решил мудрый князь Номча. А рассудив так, стал собирать посольство в Томский город — проситься в русское подданство.
Это, однако, вовсе не значило, что старый князь расстался с мыслью о независимости. При первой же возможности он попытается избавиться и от опеки казаков. Придет время, когда он будет повелевать, а не повиноваться. Пусть зюнгары и урусы побольше убивают друг друга, пусть каждый тянет к себе веревку, что свил Номча. А когда борьба их обескровит — вот тут-то князь и скажет свое слово. Придет такой день, он в это твердо верит. Не вечно кыргызскому князю быть камчой в руке владетельного монгола. Ну а пока он, Номча, наденет маску смирения. Так надо...
Зверь в ненастье таится в тайной норе, в берлоге, в терпеливом ожидании конца непогоды. Подобно зверю Номча затаился, ушел в себя, в свои угрюмые мысли, в ожидании иных, светлых времен — жизнь научила его терпеть и ждать.
Хитря и угождая двум правителям сразу, с годами Номча научился выходить из воды сухим. Он давно уже освободился от понятия о добре и зле. У него другое добро — благо собственного улуса, и другое зло — покушение на его самостоятельность. Для Номчи нет дурных поступков, есть только ошибки. Сейчас важно не ошибиться, не попасть в западню. Ошибка может стоить ему жизни.
Сам ехать в Томский город князь не решился: кто знает, не посадит ли томское начальство Номчу в аманатскую, памятуя о прошлых его разбоях? Не хотел он туда посылать и кого-то из улусных князцов, никому из них до конца не доверяя: сегодня они прямят Алтын-хану, завтра — тайшам, а послезавтра заигрывают с русскими. Шаткий и хитроумный народ кочевые князцы, а настоящей-то мудрости и нету ни в ком, дальше своего носа не видят. В этом Номча еще раз убедился, пытаясь склонить их на сторону русских. Ездил от улуса к улусу, заводил осторожные разговоры, но, обнаружив, что его и не слушают, и просто опасаются, перестал тратить время впустую: одного с Номчей языка люди, а попробуй с ними договориться.
Тогда он напрямую, без обиняков, предложил присоединиться к русским самому Лучшему князцу, Кожебаю. Прельщал его немалыми выгодами. Кожебай закрутил плешивой головой, оборвал Номчу резко:
— Совсем ты, Номча, под старость избегался. Как лиса, хитрый стал. Бродишь по чужой степи, мало тебе, что ли, твоей земли, улусной?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97