В семи верстах от Кузнецка они нагнали казака, устало бредущего с пищалью на плече. Степняки тучей налетели на служилого. Кривой кыргыз сбил его лошадью с ног и ударил по лицу саблей плашмя. Степняки содрали с него одежду, отобрали самопал и зелейницу с порохом, но убить не решились, очевидно, побоявшись за князца Кору, сидевшего аманатом в Томском.
К концу третьих суток голодного и измученного толмача Василия отпустили, наказав передать воеводе, что буде казаки не отпустят из «сумеречной юрты» («Сумеречная юрта» — тюрьма) князя Кору, кыргызы сожгут и Кузнецк и Томский и силой освободят аманатов.
Мог ли кочевой князь Ишенка предположить, что ни он, ни сотни других мизинных владык не пошатнут маленькой русской твердыни и что Кузнецк переживет не только их, но и самое время, их породившее, и будет стоять века.
Тоненький ручей превращается в реку, реки сливаются в моря. Небольшой острожек мало-помалу превращался в город. У него уже было свое прошлое, своя история. Исподволь набирая силу, кузнечане делают первые попытки освободиться от влияния своего старшего соседа — начальствующего града Томского.
Весной 1621 года воеводы Кузнецка Тимофей Боборыкин и Осип Аничков писали томским воеводам князю Ивану Шаховскому и Максиму Радилову:
«...Да ведом, господа, нам дошел, что вы казаков Екуша Черногузова да Кузнецкого острогу казака Завьялка Ларионова нижа Нарыму воротили; а оне посланы от нас к государю к Москве; и вы де, господа, их держали у себя до богоявленьева дни, и отписки де наши переписали, что мы писали государю к Москве и боярину в Тоболеск. И вы, господа, без государева указу напрасно гонцов наших ворочаете да и отписки переписываете, чево вам государь не указал ведати. Да прислали, господа, Ивана Пущина в Кузнецкой острог на службу, и Иван к нам пришел марта в 18 день. А пишите к нам, чтоб Ивану велеть ведати служивых людей. И нам без государева указу вас слушать нельзя и не хотим, боимся от государя опалы. Да вы же, господа, Ивану Пущину в наказе написали, чтоб ему спрошать служивых людей: сколько в Кузнецком остроге государева ясаку собрано, и которые волости дают государю ясак, и которые не дают. И служивым людем про то неведомо. А что государева ясаку собрано, и ясак весь в государеве анбаре за печатьми нашими; а книги и всякие дела живут в коробье за печатьми за нашими; а служивым людем про все про то неведом, ведаем то мы. Да и сыскивать мы Ивану без государева указу и без боярского по вашим указам не дадим».
Не боязнь государевой опалы заставляла кузнецких воевод дерзить своему недавнему начальству. Конечно же нет. Лишнее звено в сношениях с Москвой сковывало инициативу молодого города, и он старался избавиться от него. У Тимофея Боборыкина была и другая причина, по которой опасался он посвящать Томский в свои ясачные дела. Чутье дельца подсказывало ему: неспроста князь Шаховской интересуется ясачными делами Кузнецка. Лучшим прикрытием в таких обстоятельствах служила ссылка на верноподданство и боязнь опалы от государя.
Первоначально задуманный лишь как «сторожа» Руси на юге Сибири, Кузнецк быстро обрастал будничными людскими заботами. Двор ко двору лепились вокруг острога русские присудки. Жадные до дела крестьянские руки тянулись к земле. Близ Кузнецка зачернели запашки. Драгоценные пуды первого умолота хоть и не корыстного, да не заемного, а своего, кузнецкого, хлеба легли в «государевы» амбары. Хлеб — основа и корень жизни — делал эту жизнь уверенней, сытнее и спокойней. Не на один только год — на всю жизнь, на века поднимал русский мужик пласты целины вкруг Кузнецка. Русские хлебные запашки тревожили улусных владык пуще казацких пищалей. Ибо ничто не притягивало ясачных к урусам столь сильно, как умение взращивать хлеб насущный. Русское пашенное хлеборобство медленно, но упорно вытесняло первобытную кузнецкую мотыгу — абыл.
В покосную пору поднимались в луговинах зароды сена. Под защитой казаков работал свою извечную работу русский мужик: обихаживал землицу на новом месте. И хотя не однажды прорывались кочевые люди под самые стены Кузнецка, жгли зароды и самые дома крестьян, двужильный русский мужик вновь отстраивался.
Не оружьем единым добыто — кровью казачьей, потом мужицким, слезами сирот и вдов оплачено право на суровую эту землицу.
Измотанный последним кыргызским зорением, Кузнецк нашел в себе силы строиться и в том же 1622 году перешел в разряд городов. Специальным указом новому городу присваивается герб с изображением волка. По замыслу бояр Казанского приказа волк на гербе города должен был устрашать его многочисленных недругов. Однако в этом не было особой нужды. Жители Кузнецка и без того научили уважать себя всех, кто приходил под его стены с мечом.
Воинственные степняки не давали кузнечанам ни малейшего повода успокоиться.
В пятнадцати верстах от города на горе с древними могильниками несли службу казачьи караулы порубежного бережения и засечная стража. Всполошный колокол всегда готов был предупредить город об угрозе нападения. Так на кузнецкой земле появилось еще одно русское название — Караульный Мыс.
СХВАТКА У ТАЕЖНОЙ РЕКИ
У чужих прохладных юрт
Нет веселого огня.
Хитрый черный каракурт,
Каракурт, не тронь меня!
...Дышит мне в лицо беда,
Скалит желтые клыки,
Хана старого орда
Точит копья и штыки.
С. Марков
Приспел канун Симеонова дня — летопроводца. Увядали, печалились травы. Умирали, свершив назначение жизни — заронив созревшее семя в жирную землю. И земля с готовностью приняла его, чтобы весной дать жизнь новым цветам и пахучим травам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97