– Я думаю, кто-то нас опередил. Бумаги Брокки теперь у него, и он хочет нас напугать, – твердо сказал Новарио.
– А зачем он убил коменданта? – спросила Гранадос.
– Возможно, он был соучастником. Конде его использовал, а потом… – Новарио чиркнул указательным пальцем по горлу. – Конде сделал себе имя, спекулируя на славе Брокки, и не мог допустить, чтобы кто-то его опередил, даже накануне своего окончательного разоблачения.
– Но если рукописи у него, почему он вас с ними не ознакомит?
Новарио пожал плечами.
– Только вы можете нам помочь. Надо вывести Конде на чистую воду. Профессор Гранадос к нему не подступится, я – тем более. Но вы…
– Я уверен, что Конде здесь ни при чем, – сказал я. – Как вы себе представляете пожилого профессора в роли безжалостного убийцы?
Они растерянно переглянулись. Нет, такого они себе не представляли.
Разговор постепенно выдохся, завязнув в противоречивых умозаключениях. Мы съели все, что было, но я все равно не наелся. Гранадос составила рядом три стула и прилегла отдохнуть. Новарио опустил голову на стол и тоже, кажется, задремал. Я не спал, как часовой, который ждал первого луча света. Сначала я себя чувствовал даже неплохо, но потом у меня разболелись все кости, как если бы тело вдруг вспомнило об ударах, полученных во время падения. Спать не хотелось. Вернее, я боялся заснуть: убийца мог быть где-то рядом, в засаде. Мне удалось продержаться до утра, и вот за окном уже рассвело, и послышался шум уличного движения, и здание открыли.
Я разбудил своих спутников.
– Уже уходим? – спросила Гранадос.
– Еще минут пять подождем. Чем больше здесь будет народу, тем меньше мы привлечем внимания.
При дневном свете Новарио выглядел лет на десять старше; его воспаленные от недосыпа глаза, выбившаяся из брюк рубашка и растрепавшаяся прическа дополняли классический вид малахольного полуночника.
– Прежде чем мы разойдемся… нам надо подумать, как сообщить о смерти коменданта.
– Анонимный звонок, – предложил Новарио.
– Ладно, я этим займусь, – сказал я.
Мы решили выйти по очереди, чтобы нас не видели вместе. Я поехал домой на такси. Из последних сил принял ванну и упал в кровать. Уже лежа, я взял телефон, позвонил в полицию и сообщил им о трупе. Оператор хотела меня расспросить поподробнее, но я бросил трубку.
Всю субботу и воскресенье я провел в постели: смотрел телевизор и немного работал над рассказом Брокки. В понедельник я не нашел в себе сил, чтобы подняться, и прежде всего потому, что в воскресенье ко мне приходила мать. Она язвительно раскритиковала мою квартиру, обозвав ее «свинарником». Объясняя свой жалкий болезненный вид, я сказал, что играл с приятелями в футбол под проливным холодным дождем.
– Занятия спортом – это, конечно, хорошо, но ты все-таки не забывай, что ты всегда был болезненным слабеньким мальчиком, – высказалась мамаша. Придавленный тяжестью ее слов, я весь сжался. Казалось, еще немного – и я просто исчезну.
Мать очень обрадовалась, узнав, что ее давний друг – доктор Конде – поручил мне дополнительную работу. Я начал рассказывать, в чем заключается эта работа, ей это было не интересно; ей хотелось послушать сплетни или «новости культурной жизни», как она это называла. Кажется, в этом смысле я ее разочаровал.
– С такой работой у тебя есть все шансы продвинуться. Завести полезные знакомства, окунуться в культурную жизнь. Используй свое положение.
Когда мать ушла, я решил взять себе дополнительный выходной в понедельник. Я пришел в институт лишь в четыре часа пополудни во вторник. На кухне сидели Фриландер, профессор нейролингвистики, и Либераторе, секретарь кафедры славянской литературы.
– Вы слышали про коменданта? – спросили они хором.
– Он по-прежнему в депрессии?
– Хуже: он умер.
Я попытался изобразить удивление. Я спросил: как, когда? – В субботу был анонимный звонок в полицию. Они ждали до воскресенья, чтобы убедиться, что это не розыгрыш, потому что сначала они подумали, что это просто студенты так шутят; тем более что здание было закрыто, и они не могли войти без ордера, а ордер выписывают по решению суда.
– Причина смерти известна?
– Он упал в пролет лестницы. Его нашли в вестибюле, лежал на полу лицом вниз. С расколотым черепом.
– А что говорят в полиции? – Я подумал о веревке.
– Они не дают никакой информации, – сказал Фриландер. – Между университетом и полицией всегда были трения. Поскольку руководители факультета хотят провести свое собственное расследование, полиция умыла руки.
Я вышел на улицу, чтобы позвонить Новарио по телефону-автомату. У меня было предчувствие, что с кафедры лучше не звонить.
– Убийца сбросил труп в лестничный пролет, – сказал я Новарио, кажется, даже не поздоровавшись.
– С веревкой на шее?
– Кажется, нет. Вы когда думаете уезжать?
– Собираетесь поделиться трудами Брокки только с Гранадос? Я не доставлю вам этого удовольствия.
– Мне не нужны книги Брокки. Мне просто не хочется появиться в выпуске новостей. Или в суде.
– Не волнуйтесь, Миро. Против вас нет никаких улик. Они наверняка решат, что это было самоубийство, и, когда все успокоится, мы предпримем еще одну экспедицию.
Я пробыл в институте до самого закрытия, частью из-за того, что хотел собрать больше информации, частью из-за того, что действительно сильно нервничал. Я заговаривал с каждыми встречным, пытаясь узнать что-нибудь новое о смерти коменданта. Под предлогом поиска документов, необходимых мне для работы, я спустился в офис в подвальном помещении, чтобы поговорить с мужчиной в синем комбинезоне и толстой женщиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51