На втором месте – его своеобразное чувство юмора. Еще ей очень хотелось объяснить ему – очень медленно, так, чтобы он, наконец, понял, что совсем немного нежности было бы как раз к месту, когда люди просыпаются голые в одной постели. К тому же приличный человек после такой ночи не несется сломя голову за противозачаточными таблетками.
– Я думала, ты проще относишься к жизни, – сказала Хейзл, – и что тебе известно: таблетки совсем не обязательно принимать сразу после этого. И паниковать тоже было лишним.
– Я знаю. Я вовсе не паниковал. Я наводил справки.
– И ты поперся с этим в библиотеку? Кому рассказать – не поверят. Интересно, что бы сказала Джессика? Ну, наверное, нашла бы что сказать.
– Ты ведь говоришь совсем не то, что думаешь, – сказал Спенсер, опустив взгляд и с облегчением увидев ноги Хейзл, все еще в его лучших носках.
И все равно, он был совершенно уверен: Джессика никогда бы не поставила его в такое положение. Он уставился на пустой экран компьютера, вспоминая, сколько раз переворачивался и разбивался на гоночной трассе.
– Мне нужно идти.
– Подожди, Спенсер.
– Мне нужно купить племяннице подарок.
– И конечно, тебе известно, что она хочет, – сказала Хейзл.
Спенсер смотрел в сторону и не отвечал, поэтому Хейзл не нашла ничего лучшего, чем добавить:
– Ты, новоявленный специалист по подаркам для маленьких девочек.
– Она хочет лошадку, – сказал Спенсер, не сдаваясь. – Я где-то читал, что все девочки в ее возрасте хотят лошадку.
– И ты, конечно, купишь ей лошадку?
– Конечно, нет. Господи, что на тебя нашло?
– Почему бы тебе не рассказать мне о Джессике?
– А что, ты дала мне сказать хоть слово?
Больше всего Спенсеру захотелось вернуться назад. Сначала он напомнил бы ей о ее легкомысленном поведении в постели. Он вспомнил бы о том, что его бесило в ней больше всего – это ее поведение девчонки из частной школы. Нашла, чем удивить. Он вернулся бы к ее самонадеянности в разговоре с Уильямом – всего через каких-то сорок минут после знакомства. Ну да, конечно, она знает, как ему будет лучше. Напомнил бы ей, как беспардонно надела она его носки и принялась читать библиотечные книжки. Без спроса.
Однако заводить об этом разговор было уже поздно.
– По логике вещей, – сказал Спенсер, – если нам с тобой суждено прожить жизнь вместе, я имею право говорить тебе все, что считаю нужным, так?
– С чего ты взял?
Уголки ее губ дрогнули. Локоны касались плеч. Спенсер заметил их впервые. Он произнес:
– Если хочешь – иди, я тебя не задерживаю.
– А вдруг я беременна твоим ребенком?
– А вдруг нет?
– Ты прав, наверное, нет. Все останется по-прежнему, и жить мы будем точно так же, как и раньше, только уже друг без друга. Ты этого хочешь?
– Мне нужно идти.
– Кто такая Джессика?
– Вот пристала. А кто такой Генри?
– Какой Генри?
– Твой Генри. Тот самый Генри, которого ты пригласила сегодня на обед.

6
Не было ни гроша, да вдруг… (5)
«Таймс», 1/11/93

1/11/93 понедельник 11:24
Жизнь прекрасна! Как молниеносно она меняется! Намного лучше денег, и нет ничего лучше, чем просто быть. Быть здесь и сейчас, в Лондоне, быть – первого ноября 1993 года, и шагать – по дороге к любимой женщине. Генри решил идти пешком, рассчитав, что придет к библиотеке не позднее полудня, или, самое позднее, в четверть первого. И дождя уже нет.
Он мысленно снимал шляпу перед Джеральдом Дэвисом, легендарным игроком Союза регбистов и журналистом «Таймс», перед Джессикой Браун, официальным представителем Ассоциации потребителей, и перед Мартином Пёрвисом, муниципальным инспектором, проведшим сделку по продаже бывшего рынка Биллинсгейт. Уже выйдя из гостиницы, Генри почувствовал, что мисс Бернс должна быть где-то поблизости, и вот, кажется, не ошибся. Он принял это за знак, доброе знамение, и ему вдруг подумалось, что удача есть не что иное, как способность человека найти и взять то, что тебе предначертано судьбой. Он чувствовал, что на этот раз ему повезло. Он принялся искать тотализатор и тут же наткнулся на Уильям-Хилл. В дверях валялся Мэттью Бистон, бывший генеральный директор Управления национального экономического развития. Сейчас на нем был драный нищенский халат, перепоясанный бечевкой. Генри брезгливо переступил через него.
Внутри тотализатора несколько телевизоров были втиснуты в угол между стеной и потолком. Половина показывала анонсы завтрашнего Кубка Мельбурна, остальные знакомили посетителей со списком участников заездов в Ньюкасле, Пламтоне или Саутуэлле.
Посетителей в зале было двое: сам Генри и Джон Макси, больше известный под именем Бешеный Пес. Бешеный Пес грыз и без того короткий карандаш и, сидя на стуле, наблюдал за ирландским скакуном, гарцующим перед заездом в Флеминтонском паддоке на потеху австралийским туристам. Выражение лица Джона Макси, скучающе-враждебное и безразличное, вернуло Генри к мыслям о пустыре в предместьях Уэйкфилда и напомнило о фейерверке в Эйнтри, но времени на раздумья уже не оставалось. Он же делает это для мисс Бернс, а если мужчина собирается жениться, то ему нужны деньги. И если денег будет достаточно, они смогут жить, как пожелают и где пожелают, в соответствии с неписаным международным законом, принятым в среде очень богатых людей, желающих жить в Женеве. Поэтому Генри глубоко вздохнул и сделал вид, что не замечает Джона Макси, или Бешеного Пса, сына бывшего тренера «Ромфорд Рейдерз», с татуировкой «Oberhof» на предплечье.
Пожелав себе удачи, Генри скрестил пальцы на руке, закрыл глаза и принялся вспоминать мисс Бернс. Она снова явилась ему в образе престарелой английской розы, в неизменных очках для чтения, с учительским пучком и с любимым котенком на руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77