Но вместо этого неожиданно для себя рассказывает ей правду. Он не видел свою мать с тех пор, как она второй раз вышла замуж – за двадцативосьмилетнего курда-гомосексуалиста, которого в противном случае депортировали бы в Турцию. Она познакомилась с ним в аэропорту. Отец был в бешенстве, узнав об этом, – он как раз был на работе, нес несколько коробок с мебелью, принадлежавшие Дирку Богарту. Он расколошматил их на мелкие кусочки. Так он стал вторым членом семьи, который угодил на исправительные роботы.
– Наверное, он ее очень любил?
– Прости?
– Ну, наверное, он любил ее, иначе он бы не возражал.
Мысль о том, что отец и вправду мог любить мать, поражает Спенсера до глубины души. Она кажется ему так же неуместна, как если бы кто-нибудь в сочельник, посреди диснеевского мультфильма вдруг ни с того ни с сего услышал с экрана тихо, но отчетливо: «Говно».
– А братья у тебя есть? Или сестры?
А почему бы и нет? Спенсер вдруг грустнеет или притворяется, что ему становиться грустно. Он и сам уже не может отличить одно от другого, а эта Эмма знает его слишком плохо, чтобы суметь понять. Однажды у него была сестра. Ему на глаза попадается яркая белая нитка на брюках. Сестра погибла в автокатастрофе. Все равно эта фраза звучит как предлог для начала знакомства.
– Если я начинаю вспоминать ее, – говорит Спенсер, – мне кажется, она еще жива, пока я говорю о ней. Думаешь это правильно?
– Не знаю, может быть.
– Правда, когда я ее вспоминаю, она всегда делает одно и то же. Играет в футбол. Бегает. Наверное, тебе это неинтересно. Я собираюсь стать актером, – добавляет Спенсер. Девушка пристально смотрит на него.
– Ты актер?
– Пока нет, но стану. Хочу стать.
– Ты учишься?
– Я работаю грузчиком на складе.
– У меня есть знакомый, который работает на складе.
Они смотрят друг на друга – но нет, ничего не выйдет, пока Спенсер не научится выкидывать из головы Хейзл.
– Многие работают на складе, – говорит он, и Эмма с готовностью кивает (да-да, конечно) и улыбается, отчего Спенсер верит, что все идет как по маслу. – Пока я не накоплю денег, чтобы поехать в Лондон, я буду работать там. Это временно. А потом стану актером.
Эмма смеется, что не очень любезно с ее стороны.
– Можно, я угадаю? Ты едешь в Лондон, идешь на прослушивание, тебя замечают и ты становишься знаменитым.
– Ну да, – отвечает Спенсер, – а по вечерам я буду ходить в колледж.
– Мальчишки, – говорит Эмма, – вы все такие одинаковые. Каждый непризнанный гений, звезда.
– Ну извини, – говорит Спенсер и думает, что не следовало говорить ей о колледже. Вряд ли Том Круз, или Ривер Феникс, или Кеану Ривз ходили в колледж, хотя это всего лишь способ убить время, пока тебя не заметят, да и просто, чтобы не бездельничать, пока не получишь то, что тебе задолжала судьба. Но это, пожалуй, не так просто объяснить незнакомому человеку, сидя на соревнованиях по плаванию.
То, что так хорошо начиналось – знакомство с красивой блондинкой, – на его глазах превращается в еще одно унижение, о котором Спенсер еще долго не забудет. Он пытается сменить тему:
– А какие у тебя планы на жизнь?
– Я буду врачом или адвокатом.
1/11/93 понедельник 13:48
Генри был почти полной противоположностью Спенсера. Он не отрывал от нее глаз, будто собирался увидеть нечто такое, что потребует особого внимания. Хейзл встала со стула и подошла к телефонному столику, на котором она оставила «Даму в очках и с ружьем в автомобиле». Он проводил ее взглядом, не мигая.
Он улыбнулся, обнажив свой коричневый зуб. Спросил, о чем книга.
– О даме, – ответила Хейзл. Глядя на его зуб, она не могла не видеть его губ, и ей стало любопытно, каково это – целоваться с ним. – у дамы есть автомобиль, она носит очки и держит при себе ружье.
– Вы очень красивы.
Хейзл бросила взгляд на хмурого Спенсера. Нет, это несправедливо. Он тоже скрестил руки на груди и ноги под стулом. Хейзл решила положить книгу на стол, но поежившись от мысли, что Генри будет смотреть ей в спину, остановилась и повернулась к нему лицом.
– А вы красивее, чем я думал, – сказал он. – Я не предполагал, что вы так молоды. – Он улыбнулся. – И что у вас такие светлые волосы.
– Спенсер тоже, – сказала Хейзл, а Спенсер, сдерживаясь из последних сил, мило напомнил Генри, что тот может опоздать на самолет. Генри ни на секунду не сводил глаз с Хейзл, и ей все больше хотелось убежать. Она не испугалась, и ей вовсе не хотелось считать Генри тем, кем он не является, но ей стало нужно просто побыть одной и скрыться от чужих глаз. Вдруг, сама того не ожидая, она спросила, не хочет ли кто-нибудь супа. Прозвучало неожиданно для всех.
– Я вам помогу, – вызвался Генри.
– Не стоит, останьтесь здесь. Можете поболтать пока со Спенсером. – Генри и Спенсер в недоумении воззрились на нее. – Можете еще поболтать о спорте, – предложила она, и не успели они возразить, оставила их один на один.
На кухне Хейзл чувствует невероятное облегчение. Чтобы успокоиться, она, как и обещала, решает приготовить суп. Через мгновение она уже знакома с ингредиентами супа в пакетиках. Конечно, бывает весьма полезно узнать, чего в супе больше – соли или курицы, но все-таки жаль, что производитель не удосужился разместить на яркой упаковке более исчерпывающую информацию, например, как вести себя с опасным маньяком и можно ли кормить его супом? Хотя ответ и так известен: не каждый, кто ест суп, – маньяк. Иначе жизнь была бы невыносимой.
Бояться не надо. Ведь наверняка Генри, в общем, – приличная и уважаемая человеческая особь, как и все остальные.
Стоит ли осуждать человека лишь за то, что он не может поддержать светский разговор?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77