Хейзл знакома с подобным поведением еще по Университету. Синдром обиженного мальчика, который торопится получить свое. Правда, в его случае надо поторопиться, пока его не отыскал какой-нибудь Квентин Тарантино и не утащил в Голливуд. Она не жалуется, но ей очень обидно, что ее тело еще не научилось языку, который давал бы мужчинам понять, что они ей неинтересны. Может, покрасить волосы и стать брюнеткой или шатенкой, вдруг поможет? Пока же Хейзл предпочитает опасаться дружбы с мужчинами. Опыт жизни в общежитии и пример родителей внесли свою лепту в становление молодой женщины.
У отца, оказывается, роман на стороне, как и подозревала мать: с новой секретаршей, или со стюардессой, или с экзотической длинношеей иностранкой, которая даже не говорит по-английски. Все выяснилось: он давно пользуется прогрессирующей системой скидок, когда летает в свои командировки. Каждый третий перелет – бесплатно. Когда бесплатных перелетов накапливается достаточно, он расплачивается ими за гостиничные номера для своих любовниц. Поэтому мама так и не нашла ничего подозрительного в его банковских платежах. Хэзл интересуется у матери, почему они не разводятся, и ответ ее можно объяснить только приемом сильнодействующих лекарств. Брак, оказывается, приравнивается к удостоверению личности, тогда и ты сама, и другие уж точно знают, что ты из себя представляешь.
– С какой стати такой девушке, как ты, понадобилось становиться врачом или юристом?
– Чтобы стать счастливой, – отвечает Хейзл. Ответ выходит таким дурацким, что ей самой становится досадно. К тому же, Ривер феникс явно просто так не отстанет. И он говорит:
– В каком смысле, «счастливой»? В понимании твоих родителей?
– Моя мама считает, что счастье – это «нембутал». А твоя?
– Бог. Для мамы счастье – Бог. И верность воспоминаниям.
– А я все время все забываю, – говорит Хейзл, вспоминая, как Сэм Картер вытирает полотенцем длинные волосы Олив. Она скоро забудет об этом, ведь когда забываешь, событие перестает иметь значение.
– Не очень-то честолюбивое заявление.
– Ты о чем?
– Врачи. Юристы.
– Двадцать пять процентов претендентов не сдают экзамен.
– А чего ты боишься?
– Я не боюсь.
– Ты молодая, – говорит Спенсер, – ты красивая. Неужели ты не мечтаешь о другой, не такой скучной жизни, как у врачей и юристов?
Тут Хейзл вспоминает, что она позволила ему отыграться за свою иронию. Она походя замечает, что Ривер Феникс ей нравился лишь до тех пор, пока она не выросла.
– А ты знаешь, что ты умер?
– Читал в газете.
– Грустно.
– Ужасно.
– Такой молодой…
Им обоим одновременно приходит в голову, что Ривер Феникс остался на пленке, застрял в своем времени, никогда не состарится. Для Ривера не будет завтра. Хейзл ловит себя на мысли, что для нее тоже не всегда бывает «завтра». Она не чувствует хода времени. Ей кажется, она будет жить вечно, а вечность будет очень похожа на сегодняшний день. Тогда какой смысл? Время идет, люди стареют, происходят несчастные случаи.
Именно поэтому она хочет стать врачом или юристом. Она должна быть дисциплинированной и вести себя по-взрослому.
– Пора жить в реальном мире, – говорит она Риверу Фениксу, говорит она своему личному Риверу Фениксу, который здесь на исправительных работах. Наверняка он действительно совершил преступление и уж точно ходил не в частную школу. Такая жизнь все равно кажется ей более настоящей, чем ее собственная. Вот он просит ее представить себе параллельный мир, где у нее всегда есть возможность выбора, и все всегда возможно. Она может оказаться, где захочет, и делать, что захочет.
– Нет, не могу. Знаешь, есть такое понятие – реальность.
– Спорим, ты научилась этому у своей матери?
Да как он смеет? Хейзл еле сдерживает гнев. Реальность существует, и не важно, нравится это тебе или нет. Она есть, и ты можешь осязать и обонять ее, запомнить, даже забрать ее частички домой и положить в коробку. В реальности есть неповторимое мгновенье, и это мгновенье называется «сейчас». Вот они сидят у бассейна, в баре играет музыка, работает телевизор, реальность есть, и они могут менять ее форму на свой вкус. Она не станет поддаваться и будет настаивать на своем. И все эти «если бы да кабы» не имеют для нее ровным счетом никакого значения. Реальность существует и всё, и нам надо жить с ней, учиться справляться с ней, расти в ней. Но именно она не позволит нам быть, где мы хотим, и делать все, что мы хотим. Поэтому надо становиться врачом или юристом, с полной страховкой, на все случаи жизни. Потому что такие случаи бывают. Только благодаря им мы знаем, что жизнь реальна.
– Но мечтать-то можно, ведь так?
– Разумеется, можно.
– Или ты боишься мечтать, потому что мама тебя этому тоже научила?
– При чем здесь моя мать? И потом, вовсе не обязательно становиться врачом или юристом.
– Но ты им станешь, могу спорить.
Он откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, уверенный в победе. Хейзл его ненавидела.
– Все вы одинаковые.
– Что!
– В конце концов, ты превратишься в свою мать.
– Да что ты можешь знать об этом?
– Ты уверена, что мы раньше не встречались?
– Только в твоих грезах.
1/11/93 понедельник 14:12
– Свежий воздух еще никому не вредил, – сказал Уильям, и Генри не мог с этим спорить, поскольку здесь ему было лучше, чем в доме. Они с Уильямом Уэлби, который явно разделял любовь своего брата Федерико к бурлеску, стояли на террасе, облокотясь на балюстраду, под которой – полукруглая клумба. Хотя небо все еще было затянуто облаками, местами уже проглядывали слабые лучики солнца. Грэйс аккуратно поставила вазу с рыбкой на балюстраду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77