Но сколько нужно знать, чтобы отличить настоящий страх от ненастоящего? Она изучает птиц, деревья и цветы, королей и королев, надеясь, что знание вытеснит саму жизнь на задний план. Но так не бывает: жизнь все время норовит вылезти, и то тут, то там бесконечно попадается ей на глаза; или же она забывает все, что знала раньше, и тогда возвращается туда, откуда начала, – к птицам и деревьям.
Ей редко попадаются способные студенты – в основном это спортсмены из Азии, Африки или Австралии, которые учатся лишь для того, чтобы получить вид на жительство. Или же скучающие детки богатых родителей со всего мира. Некоторые слишком серьезно относятся к обучению, но это ничего не меняет. Никакой опасности, подстерегающей других преподавателей, вынужденных общаться с живыми людьми, в ее работе нет. Потому что в заочном мире телефонов и компьютеров есть только «кто-то» и «где-то», или все разом, везде или нигде, да где угодно.
Когда Хейзл хочет связаться с настоящей жизнью, она звонит Спенсеру. По старой привычке, она любит пользоваться телефонными карточками, и от ее коллекции ворованных карточек осталось всего пять штук. Она спрашивает Спенсера, что же ей теперь делать.
– В каком смысле?
– У меня заканчиваются телефонные карточки.
– Укради еще немного.
– Воровать нехорошо.
– Тогда приезжай в Лондон, – советует он. – Здесь деньги из воздуха делают.
– Хочешь, встретимся?
– Это же Лондон, – говорит Спенсер. Хейзл думает, он не расслышал, что она сказала. – Здесь все возможно.
Может, и так. Может, не все лондонцы похожи на тех, с которыми она работала в кинокомпании. Может, в Лондоне действительно можно жить и при этом не быть идиотом. Может, там у нее будут более серьезные отношения с мужчинами, а не эти мимолетные романчики с парнями, на которых она даже не может рассчитывать при покупке противозачаточных средств. Презервативы она покупает сама. Лондон так близко, а заочное преподавание подразумевает полное удаление от настоящей жизни. Хейзл все больше поддается искушению уехать путешествовать, без всякой цели, ради самого путешествия. Она уже видит себя за границей, в бедных и опасных странах, рассчитывая научиться чему-нибудь у чужого горя. Или представляет себя где-то в Европе, сейчас все стали европейцами, а Европа теперь наш общий дом. И все-таки ей удается не поддаваться распространенному мнению: жизнь за границей – более настоящая, чем дома. Просто все, что здесь происходит, не так бросается в глаза, а то, что не бросается в глаза, труднее не замечать.
Она сидит на кровати, днем, в пальто, в комнате тепло. Раскладывает последние пять карточек на одеяле в яркую шотландскую клетку. Звонит телефон, и она думает, что пора бы уже снять пальто.
1/11/93 понедельник 16:12
– Какой смысл в жизни, если ты не можешь получить от нее то, что хочешь?
Пришла очередь Генри, это далеко не первый его удар, и Генри казалось, что он уже давно сбился со счета. Ему стало интересно, возможно ли вообще загнать красный шар в лузу. Оба дуэлянта знали, что по закону средних чисел красный шар уже должен быть в лузе., поэтому единственный знак, который послал им бог Хейзл, – то, что никакого знака они, по всей видимости, уже не дождутся. Другого объяснения происходящему они не находили.
С момента своего последнего удара Генри успел сделал шокирующее открытие, именно: он никак не может повлиять на поведение красного шара. Спортивным состязанием их поединок тоже назвать было нельзя, потому что ни у него самого, ни у Спенсера не было ровным счетом никаких навыков. Поэтому Хейзл права. Если его любовь к ней была послана ему судьбой, как он и предполагал, тогда эта игра – такой же убедительный знак, как любой другой. Если их союз уже свершился на небесах, то помешать его земному воплощению уже ничто не сможет. Тогда почему он промахнулся в первый раз? И во второй, и в третий? Он захотел вернуть свою кружку с отравленным супом, потому что с ней все разрешилось бы намного проще. Если Хейзл откажет ему, разве стоит эта жизнь того, чтобы жить?
Он положил кий на стол, осторожно обошел Хейзл и взял кружку.
– Мне кажется, так у нас ничего не получится, – сказал он. – Я не хочу играть в эту рулетку.
– Это не рулетка. – Оттолкнув Генри, Хейзл подошла и взяла другую чашку.
– Скажите, что вы уедете со мной, – сказал Генри. – Он промахнулся столько же раз, сколько и я.
– Твой ход.
– Или я выпью суп. Я не испугаюсь…
Хейзл стояла с Генри лицом к лицу, словно они делали фотопробы к сцене дуэли, а потом кто-то, возможно, рекламодатель, заменил пистолеты у них в руках на белые фаянсовые кружки с куриным супом.
– Лучше тебе сделать удар, Генри, или суп выпьет один из нас.
Генри Мицуи выглядел озадаченно. У него за спиной стоял Спенсер, который чувствовал себя еще хуже. Он уже знал то, что Хейзл только собиралась произнести.
– А откуда ты знаешь, в какой кружке яд?
О Господи Иисусе Христе, Дева Мария и пророк Михей, подумал мистер Мицуи (эту фразу он помнил еще с Нью-Джерси), час от часу не легче. Дуэль на кружках с супом. Человек по имени Уильям Уэлсби вел мистера Мицуи по комнатам дома и пытался что-то объяснить про кружки с супом. Что-либо понять из его объяснений было практически невозможно, поскольку в разговор постоянно встревала какая-то девочка и лепетала что-то про рыбку. Какой суп, какая рыбка? Еще они забыли упомянуть о высоком брюнете несчастного вида в костюме.
– Генри, – окликнул его отец, – сейчас же выходи из бассейна.
Генри посмотрел на отца, и в глазах его вспыхнул знакомый огонек. Он означал «нет». Еще он означал, что Генри хочет, чтобы отец все уладил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77