«Конечно, нет, потому что он никогда ничего не писал. Так вот, то же самое можно сказать и о Фрее, и об Альенде. Они не читали, не писали сами, хотя и корчили из себя культурных людей. Они не были книгочеями, максимум, на что их хватало, – это пролистать газету или журнал». – «Наверное, вы правы, мой генерал, если смотреть под таким углом», – сказал я, вновь благостно улыбаясь. И тут генерал спрашивает: «А вот как вы думаете, сколько книг написал я?» – «Я похолодел», – сказал я Фэрвеллу. Не имел ни малейшего понятия! «Три или четыре», – уверенно предположил Фэрвелл. Я, во всяком случае, не знал. Пришлось в этом сознаться. «Три, – сообщил Пиночет. – Дело в том, что каждый раз мне приходилось публиковаться в малоизвестных или специализированных издательствах. Да пейте же ваш чай, падре, он остынет». – «О, для меня это удивительная и приятная новость», – залепетал я. «Но разумеется, это работы по военному делу, о военной истории, геополитике – о вещах, которые не интересуют обычного человека, не разбирающегося в предмете». – «Это же надо, три книги», – проговорил я, поперхнувшись. «А еще бессчетное количество статей, которые я публиковал даже в североамериканских журналах, конечно, в переводе на английский». – «С большим удовольствием прочитал бы какую-нибудь из ваших книг, мой генерал», – пробормотал я. «Так вы сходите в Национальную библиотеку, там есть все». – «Завтра же это сделаю обязательно», – пообещал я. Генерал, казалось, меня не расслышал. «И никто мне в этом не помогал, я все написал самостоятельно, все три книги. Одна получилась довольно толстая. И без чьей-либо помощи, за счет недосыпа, – и потом добавил: – А еще бесчисленное множество статей – всяких, но всегда касающихся нашего брата военного». Некоторое время мы помолчали, хотя я смотрел на него, как бы ожидая продолжения. «Как вы думаете, зачем я вам все это рассказал?» – неожиданно спросил он. Я снова обхватил плечи руками и благостно улыбнулся. «Чтобы не было недоразумения, – заявил он. – Чтобы вы знали, что я интересуюсь литературой, читаю книги по истории, политике, даже романы. Последний роман, который я прочел, – это «Белая голубка» Лафуркада – роман, написанный молодым талантливым автором, но я его читал потому, что мне не чуждо следование сорременной моде, и мне он понравился. Вы читали?» – «Да, мой генерал», – ответил я. «Ну и как он вам показался?» – «Великолепное произведение, мой генерал, я написал достаточно большую критическую статью о нем», – ответил я. «В то же время не стоит преувеличивать его достоинства», – добавил Пиночет. «И в самом деле», – ответил я. Мы снова помолчали. «И вдруг генерал кладет мне руку на колено, – говорю я Фэрвеллу. – Меня пробрал озноб. Целый лес рук закачался в моем сознании, но длилось это всего мгновение». «Как вы думаете, почему я захотел изучить основы марксизма?» – спросил он. «Наверное, чтобы лучше служить родине, мой генерал». – «Совершенно точно. Ведь это необходимо – узнать врагов Чили, понять их мышление, чтобы предвидеть, до чего они могут дойти. Про себя-то я знаю, до какого пункта я полон решимости дойти, уверяю вас. Но я хотел бы знать, до какого предела могут дойти они. Кроме того, я не боюсь учиться. Всегда надо быть готовым учиться чему-нибудь новому, каждый день. Я читаю и пишу. Постоянно. Можно ли было то же самое сказать об Альенде, или о Фрее, или об Алессандри? Ведь правда?» Я трижды кивнул в знак согласия. «Поэтому будьте уверены, падре, вы не потеряете своего времени со мной, ну а я не потеряю своего с вами. Правильно?» – «Абсолютно правильно, мой генерал», – ответил я. Когда я закончил свою историю, глаза Фэрвелла, полуоткрытые, будто ямы-ловушки на медведей, провалившиеся и разрушенные временем, дождями и ледяным холодом, все еще глядели на меня. У меня даже возникло жуткое чувство, что великий литературный критик Чили XX века умер. «Фэрвелл, – просипел я, – я сделал хорошо или плохо?» Поскольку ответа не последовало, я повторил вопрос: «Я поступил правильно или через что-то переступил?» И тогда Фэрвелл ответил вопросом на вопрос: «Опыт этот был для тебя полезным или бесполезным?» – «Конечно, конечно, полезным!» – ответил я. Это ему представилось достаточным, да и меня в тот момент успокоило. Затем мы продолжили и обед, и беседу. А потом я попросил его: «О том, что со мной произошло, никому ни слова». – «Ну это само собой разумеется», – заверил Фэрвелл. Тон у него был такой же, как у полковника Переса Ларуша, и он совсем не был похож на тон сеньоров Одейма и Ойдо, которые, в конце концов, не были благородными джентльменами. Однако не прошло и недели, как эта история, словно огонь по бикфордову шнуру, распространилась по всему Сантьяго. Падре Ибакаче давал членам Хунты уроки марксизма! Узнав об этом, я одеревенел. Перед глазами возник Фэрвелл, то есть я его представил настолько ясно, будто все дни вел за ним слежку: он сидит в своем любимом домашнем кресле, или в клубе, или в салоне какой-нибудь престарелой сеньоры, чьей дружбой пользовался в течение десятилетий, и бухтит что-то перед целой аудиторией отставных генералов, занимающихся ныне бизнесом, гомиков, одетых на английский манер, старушенций с аристократическими фамилиями, одной ногой стоящих в могиле, – что он бухтит? Да про мою авантюру частного преподавателя при Хунте. И все они – и гомики, и сеньоры, из которых песок сыплется, и даже отставные генералы, подрабатывающие советниками на предприятиях, – не замедлили передать это другим, а те дальше и дальше… Конечно же, Фэрвелл категорически отрекся от того, что это он был двигателем, запустившим механизм сплетен, взрывателем или просто спичкой, разжегшей этот пожар, а у меня не было ни сил, ни желания выводить его на чистую воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38