Надевая ее, Эрфан всегда, каждый раз, на толику секунды вздрагивал, как будто его кололи иголкой. Потом закрывал глаза и прислушивался. Иногда сразу снимал – и в такие дни бывал отдых. То есть отдых для Иноходца. Для ученика – продолжение настойчивой дрессировки. А порою Эрфан вздыхал, щурился, потирал виски, странновато глядел на Джерри и, не прощаясь, исчезал в Межмирье. Это называлось «зов». То есть призываемый Иноходец должен был ответить. Дело в камнях, думал Джерри. Они так причудливо огранены и нашиты особым узором. Наверное, они передают что-то, что слышит только одевающий маску. Вот послушать было бы любопытно. Ради этого Джерри померял бы чертову штуку. Только ради интереса. Эрфан же относился к маске с почтением священника, ни тени улыбки при ритуале не выдавал, и видно было, что процесс для него глубоко серьезен. Порою Джерри спрашивал себя – с кем находиться рядом опаснее, с Эрфаном в маске или с Эрфаном-безумцем, и даже склонялся к тому, что безумец вернее, ибо он человек, у него есть лицо и имя. Иноходец же обладал еще и силой, которую предоставляло Межмирье. Неуловимостью алого тумана. Безнаказанностью официального палача. Межмирье взимало плату за все это, Джерри не мог бы сказать наверняка, в чем она выражается, но чувствовал отталкивающее, леденящее дыхание некой «нечеловечинки». И старался не выдать свои ощущения, но от учителя трудно было скрыть что-либо. Уловив толику отчуждения своего ученика, Эрфан становился все более жесток и изобретателен.
Вторая картинка гораздо более шокирующая. Он видел, как Эрфан плачет. Подгибались колени от самого звука, от вида запрокинутой головы Иноходца, его вздрагивающих плеч.
«Так рано, так рано», – повторял Эрфан и рыдал, по-детски растирая кулаками глаза. Потом – замолчал, затих… и эти несколько минут молчания и ничего не выражающее лицо больше громкого плача напугали притаившегося Джерри. Не меняя застывшего как воск лица, Эрфан поднялся и с первого шага ушел в Межмирье. Без маски, не по зову – ПРОСТО ТАК. Он все чаще уже ходил туда просто так, и Джерри в эти дни клялся себе не входить ни разу в непонятное Межмирье.
С загадочным пространством знакомство все-таки произошло, и без долгих реверансов. Ранним утром Эрфан вытащил сонного, ничего не соображающего парня из постели, вывел и бросил. Пропал. Джерри пошатывался, яростно тер глаза. Сон пропал сразу, как только стала различаться музыка. В груди похолодело. Цирк и пустыня не снились Джерри с той самой ночи перед казнью. Были другие сны, столь же реалистичные и неясные, и все сопровождались музыкой, но он не придавал им значения.
Теперь он стоял, испуганный, босой, по пояс голый, и тупо следил, как ступни облизывает красноватый дымок.
– Я вернусь, врешь, – сказал он, только чтобы услышать звук своего голоса. – Вернусь! Тоже мне, изобретатель.
Джерри еще раз глянул под ноги – а тропа извивалась змеей, менялась, клубилась. Ничего себе! И справа, и слева виднелись такие же тропы, – узкие и широкие, и все живые! Джерри расставил руки, но Межмирье явно не имело стен. В день смерти Дана он помнил розовый коридор. Здесь все было зеленым и коричневым, будто в лесу. Кое-где краска светлела, и Джерри отчего-то понимал – туда можно было бы дойти. Много таких пятен. К каждому вела тропа-змея.
Он не знал, сколько времени так простоял, только радовался, что не холодно, и он не замерзает. Музыка тоже очень претендовала на звание живой сущности – из бравой, маршевой стала игривой и почти салонной. У Джерри был музыкальный слух, не ахти какой, но он и таким гордился.
А диссонанс – вот он. На фоне пасторали – грубый и хриплый рокот. И завывание. Со всех сторон подбирались тени. Подбирались и проявлялись, как пейзаж в зимнем окне, если подышать и оттаять кусочек. Приземистые, темные. Много. Воют. Рычат.
То, что приблизилось первым, могло произойти лишь от тройственного союза кобры, сороконожки и капкана. Зубы по виду сходили за чугунные. Дивная скотина облизывалась, готовилась прыгнуть. И прыгнула. Джерри пригнулся, тварь промахнулась и улетела как-то чересчур далеко, по крайней мере, визг раздался аж с соседней тропы. Принцип расстояний этого Межмирья тоже оказался очень, очень странным. Но на смену уже приходила целая стая, а отбиваться было вовсе нечем. Только руками.
Джерри был весьма успешен и почти невредим до той самой поры, пока зверюги не решили прыгать разом штук по пять-шесть. Это сразу переломило ход драки, и не в пользу человека.
Что-то отвлекло Джерри, что-то по левую сторону… Еще одна тень, гораздо крупнее. Эрфан! Гард и псы, сколько времени он там стоит и смотрит?! Просто смотрит?! Встретив возмущенный и злой взгляд ученика, Иноходец улыбнулся и помахал ручкой. За спиною Эрфана маячила дыра с рваными краями. Вот учитель спокойно развернулся и скрылся в дыре, которая тут же решила затянуться. Джерри что было сил рванулся, стряхнул с плеча очередную скотину и головой вперед, как ныряльщик, прыгнул вслед за Эрфаном.
Выпрыгнул. Проехался грудью и локтями по жесткому ковру, сдирая верхний слой кожи напрочь. Вскочил – еще в бешенстве, еще в азарте драки, не разжимая кулаков. Как дать бы вот в этот наглый глаз!
Эрфан уже не улыбался, и поигрывающие тонкой петлей пальцы как бы говорили – «ну-ну».
– Что это за гадость? – икнув, спросил Джерри. На сегодня впечатлений было слишком.
– Собственно, одни из низших стражей Межмирья. Нравятся? – ехидно вопросил тот.
– НЕТ!
– А ты им, похоже, пришелся по вкусу, во всех смыслах.
– И что, эту… капканокобру нельзя отогнать? Тебя же они не трогают, к тебе они не приходили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75