Подвешенная к потолку колыбелька покачивалась рядом с кроватью, на которой я лежал. Голый. Я сел, меня прошиб пот, я еле двигался от лихорадки и силы кваалюда, который они мне дали. Сквозь прутья оконной решетки светила настоящая луна. Я был на втором этаже.
Комната была мрачной и одновременно печальной Детская для ребенка, которого у них не было. Почему? У нее был выкидыш, или же ребенок родился преждевременно и умер? Как давно это было?
На столике у кровати лежал каталог детской одежды за октябрь 1969 года с иссохшими страницами.
Почему-то меня тревожила висящая колыбелька. Я стоял, прислонившись к стене, и вяло думал, что заглянув в колыбель, я могу увидеть там нечто черное и сморщенное. Но там оказалась только паутина.
Мне нужно было отлить. Черт, где моя одежда? Спотыкаясь, я шарил по комнате, наступая на жестяные игрушки, и наконец нашел свои штаны на спинке низенького детского стульчика. Я натянул их, едва при этом не упав, и вышел в коридор верхнего этажа.
Внизу, в холле, горел свет, отбрасывая тени от перил на оранжевые стены, обитые флоком, но в доме было тихо. Я пошел по коридору в поисках сортира.
А потом услышал тихую музыку из дальней комнаты, в самом конце. Лучик света говорил, что дверь была слегка приоткрыта. Я тихонечко приблизился, уже догадываясь, чья это была комната.
Заглянул в щель – она оказалась шире, чем я предполагал. Я увидел, что источником музыки был телевизор, старая «кабинетная» модель: по MTV крутили клип «Cars».
Сама комната была отделана в мягких пастельных тонах: розовые стены, голубой бархат, фиолетовый шифон. Туалетный столик был буквально завален парфюмерией и косметикой. Верх пианино был уставлен пластиковыми купидончиками. Фотографии рок-звезд (в том числе и нынешних, но по большей части – звезд двадцатилетней давности) были развешаны на стенах; среди них была и фотография Бобби, глянцевый снимок из фанского журнала, с его свежими яркими губами и сияющим белокурым коком «помпадур», прыщи были аккуратно замазаны. Вся эта комната была вычурным прибежищем, о котором мечтали избалованные девочки-подростки пятидесятых.
Шарлен лежала на розовом покрывале кровати, свернувшись калачиком в подушках, спиной ко мне, не обращая внимания на телик. Сперва я подумал, что она читает, держит книгу в бумажной обложке. А потом разглядел, где именно находилась ее рука.
Меня как ударило, от смущения и возбуждения одновременно. Она резко перевернулась на спину, уставилась в потолок, одной рукой забравшись под футболку, к грудям, другой орудуя между ног. Потом она вздрогнула, выгнулась дугой, глаза ее закрылись, она невнятно пробормотала лишь одно слово. Я был ошеломлен. У меня было совсем плохо с головой или она действительно произнесла мое имя?
Я осторожно отступил от двери, перепуганный, как бы не выдать себя каким-нибудь звуком. Половица могла выдать меня предательским скрипом, и она подняла бы крик.
И снова… я заколебался. Что будет – что на самом деле будет – если я просто толкну дверь и скажу: детка, я здесь. Она и вправду произнесла мое имя или я вообразил себе это? Я так сильно хотел поверить, что именно я был объектом ее фантазии. Но если я был неправ… или даже если я был прав… Она может все равно предпочесть собственную безукоризненную версию меня порочной потеющей действительности.
Я все еще взвешивал варианты, когда увидел тень на оранжевой стене, обитой флоком, и у меня чуть сердце не остановилось. Тень злобной собаки. Чак – я был практически уверен, что это именно Чак. Его зубы были оскалены, хотя, как и раньше, казалось, что он не может ни зарычать, ни залаять. Единственное, что было слышно – его адское дыхание.
Я предельно осторожно попятился к двери Шарлен, громко прокашлялся и наконец позвал «Эй! Э-эй!..».
Она распахнула дверь; ее черная футболка – на ней красовалась старая фотка Джеймса Брауна – едва прикрывала промежность.
– По-моему, у меня тут с вашим двортерьером маленькое затруднение, – сказал я; и она тут же окликнула пса:
– Чак! – Хлопнула в ладоши. – А ну пошел вниз! Вниз! Плохая собака! – Она командовала резко, но говорила хриплым шепотом. – Чак, пошел вниз!
И двинулась за ним сама, оттесняя его к лестнице. В какой-то момент он обернулся к ней и молча оскалился. Это разозлило ее, она буквально прыгнула на пса. Он бросился от нее к лестнице, на верхних ступенях остановился, еще раз обернулся и вроде бы пристально на нее посмотрел, но затем все же пошел вниз, надменно и неторопливо.
Она вернулась к двери в комнату, обдав меня запахом сладких духов и мыла:
– Ты как, цел?
– Ага. Я искал туалет.
– Вон там, – она указала взглядом в другой конец коридора. – Как ты себя чувствуешь?
– Дерьмово.
– Ну да, и выглядишь так же.
– Спасибо. Ты тоже.
Она улыбнулась:
– Ты очень мил, – побарабанила пальцами по дверному косяку.
– Как и твои духи. Они как-нибудь называются?
– Ага. «А ну-ка пропусти», – она уже закрывала дверь. Я пробежался пальцем по ее руке, вверх, под рукав футболки.
– И майка твоя мне нравится.
– Спасибо, – она убрала мою руку. – Хочешь, подарю?
– А как же.
– Тебе она, наверное, будет маловата.
– Проверить можно только одним способом. Снимай ее.
– По-моему, я выгнала не того кобеля.
– Ничего не могу поделать. Я фанат Джеймса Брауна. Он играет огромную роль в моей личной мифологии.
– Не рассказывай. «Night Train» уже давно по радио крутили, когда ты первый раз с девушкой переспал.
– Я тогда слушал «Go-Gos».
– Думаешь, я тебе поверю?
– На самом деле я все еще девственник.
– Ты перевозбудился, весь горишь. Иди-ка обратно в постель.
– Я не хочу спать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112