– Нет, хочешь.
– Но не в детской.
Она пришла в замешательство:
– Он разместил тебя в детской?
Я сунулся было в дверь по направлению к ее кровати под розовым покрывалом:
– Вот эта койка вроде поуютнее.
Она преградила мне путь:
– Когда вся передняя спинка будет в твоих мозгах, какой уж там уют.
Я подался назад:
– А где сейчас твой муж?
Она указала на дверь в середине коридора:
– Он сейчас в ауте.
– В ауте? Не слышал этого выражения со времен Алтамонта.
– Ну, я, вообще-то, расставшееся с иллюзиями «дитя цветов» – сам знаешь, что это такое.
– Да ты никогда среди «детей цветов» не была.
– Верно, не была. У меня все время уходило на то, чтобы отгонять молодых и озабоченных, вроде тебя.
– Я уже не молод.
– Это видно. Я тоже.
– Ну так почему бы нам не открыть бутылочку «джеритол» и не устроить вечеринку?
– Ты что, так сильно хочешь умереть?
– Именно. Я Чарльз Бронсон рок-н-ролла.
– Ага, ну да, а я тогда – Грета Гарбо. Так почему бы тебе не сделать нам обоим одолжение и не свалить отсюда на хрен?
– Гарбо никогда так не выражалась.
Она улыбнулась:
– У тебя ширинка расстегнута.
Как же, так я и купился на это, еще чего!
– У меня она всегда нараспашку.
– Знаю, – и она закрыла дверь.
Я посмотрел на ширинку – она действительно оказалась расстегнута, мой рычаг был у всех на виду. Надо же, а я и не знал. Наверное, он забавно «иллюстрировал» мои попытки изобразить напор. Не потрудившись застегнуться, я хладнокровно направился по коридору, представляя себя Ивом Монтаном.
Минутой спустя я стоял перед унитазом, руки в боки, отливал, рисуясь – и тут послышались их голоса.
– Ты, гребаная вонючая блядь!
– Нет, Деннис! Милый, ну пожалуйста…
Громкий звук тяжелой оплеухи.
Дверь распахнулась, ручка ударила в стену. Шаги – кто-то бежал по коридору. Голос Денниса: «А ему я яйца оторву!».
Вся моя рисовка испарилась, а сердце мгновенно провалилось в пятки. Засовывая свой инструмент в штаны, я осторожно выглянул.
Коридор был пуст, но дверь спальни Денниса была открыта. Он был там, выдвигал ящики комода, лихорадочно искал что-то.
Я вышел и увидел Шарлен – она была в своей комнате; подперев рукой подбородок, изучала саму себя на телеэкране. Увидев меня, она отчаянно замахала мне рукой – назад, назад.
Я услышал щелчок взводимого курка, оглянулся и увидел Денниса в дверях его спальни.
Обеими трясущимися руками он держал никелированный «магнум-357», и в своих мешковатых жокейских шортах был похож на рассерженного ребенка – малыша с рельефными подкожными рубцами, вздымающимися на обоих предплечьях, как вздымаются Анды в Чили. Дуло смотрело на меня, а вот его взгляд словно выискивал что-то такое, чего здесь не было.
– Что она тебе сказала? – спросил он.
– Деннис, нет! – вскрикнула Шарлен. – О Боже…
Я нырнул в детскую одновременно с тем, как он выстрелил. Я хлопнулся на пол, и шесть пуль прошли мимо, их свист отдался мерзкой ломотой в костях. Изрешеченная колыбель покачивалась надо мной на своем подвесе. Из-за выбитого стекла включилась сирена. Она пронзительно вопила, а я корчился на полу, высматривая кровь. Крови не было. Послышались тяжелые шаги, и появился Большой Уилли, бегущий вверх по лестнице; его толстое пузо нависало над узкими красными плавками.
Деннис уже смеялся, безвольно опустив руку с пистолетом; я никогда еще не слышал такого вымученного смеха. Большой Уилли скользнул ему за спину и отобрал у него оружие ловко и профессионально, как будто уже много раз проделывал это.
Шарлен застыла в дверях своей спальни, зажав ладонями рот.
Большой Уилли сказал Деннису что-то успокаивающее, за воем сирены слов нельзя было разобрать. Губы Денниса зашевелились, но разговаривал он сам с собой или со своим внутренним голосом, а не с Большим Уилли.
– Он очень устал, – проорал мне Большой Уилли, перекрывая вопли сирены. – Тебе лучше уйти.
Да уж, точно. Хороший совет.
Я еще посмотрел, как он уводит обмякшего, что-то бормочущего Денниса в спальню. Потом поднял глаза на Шарлен. В ее глазах словно навек застыло потрясение. Я поднялся. Убедившись, что я жив-здоров, она отступила назад, в свою спальню, и закрыла дверь.
Под завывание сирены я сгреб в охапку свои обувь, рубашку, кассеты с записью интервью и выкарабкался через электрифицированные ворота на свободу. Было еще темно, когда меня, голосующего на автостраде Тихоокеанского побережья, подобрала парочка беженцев от сальвадорских «отрядов смерти» в помятом форде «фиеста».
6
Два дня я провалялся с гриппом. Норрайн приносила мне куриный бульон из закусочной «Кентерс» с улицы Фейрфакс. Кассеты с интервью валялись на прикроватном столике, но я чувствовал себя настолько отвратно, что так и не послушал их. Если уж честно, я вообще не очень-то хотел слушать эти кассеты. Я просто тянул время, дожидаясь, пока у меня в голове не прояснится настолько, чтобы я мог поговорить с Нилом и решить, выдвигать ли обвинение в попытке убийства.
На третий день мне полегчало настолько, что я сумел спуститься в «Дьюк» на поздний завтрак. Я взялся за свой омлет с чили и авокадо, расположившись за длинным столом между мясистым администратором гастролирующей группы и тощей девицей, певицей рокабилли – и тут меня похлопали по плечу. Я поднял глаза. Шарлен.
– Привет, Скотт.
Она была одна, в жуткой тревоге; и явно старалась изо всех сил не выламывать себе пальцы. Левой рукой она вцепилась в ремешок сумочки так, что у нее побелели костяшки пальцев. Солнечные очки в «леденцовой» оправе скрывали глаза, но красные губы кривились от напряжения, а когда кто-то у стойки расхохотался, она вся сжалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112