Как ты думаешь, я все еще хороша? Я имею в виду, как певица?
– Да!
– Ты мне туфту не гонишь?
– Господи, да нет же! Шар, тебе надо всерьез заняться своей самооценкой. Ты должна понимать, насколько ты хороша…
– Но как ты думаешь, я смогу сейчас пробиться в хиты? – она глянула на экран, где уже пели «Go-Gos» в «мустанге» с откидным верхом.
– Да.
– Ты не считаешь, что я устарела? Или вообще-то старовата?
– Не такая уж ты старая. Посмотри вон на Крисси Хайнд из «Pretenders». Если она до сих пор может так потрясать, то уж ты-то точно сможешь, черт возьми.
Она улыбнулась – не столько моим словам, сколько мне в целом. Черил часто улыбалась так же.
– И не только потому, что у тебя потрясающий голос, ты и сама просто неотразима. Если подать тебя правильно, с некоторой непристойной светскостью…
– С чем?!
– Шарлен, пойми, пожалуйста, вот что. Ты – больше чем звезда. Ты – икона.
– Я – что?
Свет из кухни подсветил ее голубые глаза. Никогда еще она не была так похожа на Черил.
– Ты кое-что значишь для людей. Из-за своего прошлого. Из-за того, собственно, что пятнадцать лет у тебя все было на мази. Ты – живая легенда.
Она хмыкнула. Я подбавил настойчивости:
– Ты представляешь собой то, что многие люди потеряли много лет назад. Та часть людей, что последние пятнадцать лет была заперта в шелковой комнатке.
Теперь она была чем-то встревожена; наконец, закурила свою сигарету.
– «Stingrays» были миниатюрным отражением последней великой эры рок-романтизма, – говорил я. – Последняя обжигающая вспышка болезненно острой жажды любви. Перед тем, как весь мир навеки провалился в жопу.
Она испуганно напряглась. Я сообразил, что пересказываю Денниса. И она уже слышала это.
– Но твоя работенка не станет ностальгической халтурой, – торопливо продолжил я. – Это было бы грубейшим просчетом. «Stingrays» – это как прежние кинороли, скрытый смысл, который ты принесешь с собой. Курс на «middle-of-the-road»был бы для тебя гибельным. Ну что это – напевать простенькие поп-мотивчики, в надежде на прежних фанатов – перегоревших рокеров средних лет. На самом деле никому не надо, чтоб ты снова пела «Чувства», какими бы отсталыми они ни стали сейчас. Тебе нужно вернуться к тому, какой ты была в самом начале, когда «Stingrays» еще назывались «Darts». К фундаментальному, плотному, сексуальному R amp;B звучанию, как у ранних «Rolling Stones». Никакой наимоднейшей дряни, никакого гомогенизированного синтезаторного дерьма. Простой добрый рок-н-ролл. Твой голос всегда великолепен, остальное должно быть не хуже. Ты можешь стать воистину мифом рока, Шарлен. Эта территория – твоя; надо только объявить об этом. Западное побережье ждет. Просто «американскую мечту» здесь оттрахали так, что она теперь перебралась обратно в Эшбери-Парк.
Она рассмеялась:
– Может, ты займешься моей карьерой? Похоже, ты лучше разбираешься в этом, чем я.
Я лег на спину:
– Э, нет, я всего лишь высказываю свое мнение. Могу и ошибиться. Может, тебе надо уйти в церковный хор, и ничем другим не заниматься. Следуй за своей музой.
Она поднялась:
– Я думала, музы бывают только у мужиков. – И обернулась к двери в кухню. – Просто я не очень-то уверена, что хочу быть иконой. Звучит так, будто это что-то вроде захоронения.
– В этих делах у нас не всегда есть выбор, Шарлен.
– Да? Ладно, посмотрим.
Она прошла через кухню в ванную. Я откинулся назад и пялился на трех стилизованных нерях из «ZZ Тор», дергающихся на экране в ритм музыке. Некоторые роковые видеоклипы мне нравились, но временами это явление как-то беспокоило. Когда я слушал старую музыку, тех же «Stingrays», я входил в свой собственный, личный кинозал. Но когда я слышал песни последних нескольких лет, то все, что я мог увидеть в воображении – видеоклип, и неважно, что он мог быть безвкусный или убогий. Я задумался об этом – и тут услышал вскрик Шарлен.
Я кинулся к ней, в холл, мохнатый ковер взмокал под моими босыми ступнями. Она скорчилась у дверей моей бывшей спальни.
– Что с тобой?
– Я искала ванную… – она указала на дверь в спальню.
Я начал было открывать эту дверь.
– Нет! – она схватила меня за руку.
– Почему? Что там такое?
Боже, какой ужас был в ее глазах. Что же она там увидела? Призрак из эктоплазмы в брючках-капри цвета морской волны?
– Крыса, – ответила она.
– Крыса? – и я снова начал открывать дверь.
– Скотт, не надо, ради всего святого! – она вцепилась в мою руку.
– Все в порядке, – сказал я, поворачивая ручку. Она сжалась и подалась назад, когда я приоткрыл дверь.
Я втиснулся внутрь и щелкнул выключателем. Комната оказалась не синей, как в моих воспоминаниях – она была отвратительно яркого оранжевого цвета. Разведенная подруга моей мамы некоторое время жила здесь и изменила отделку комнаты. Я услышал какое-то шуршание. Там, среди оборочек, украшавших двухъярусную кровать – ту самую, на которой мы с Черил трахались целыми днями и разговаривали ночи напролет – я увидел хвост. Господи, она была здоровенная, размером с кошку. Остальная часть комнаты выглядела просто оскорбительно: плетеная мебель покрашена из баллончика в тот же оранжевый цвет, что и стены, пыльные мягкие игрушки на кровати. А я-то планировал, что мы сегодня будем здесь спать. Крыса шмыгнула под кровать.
– Господи, да закрой же дверь! – окликнула меня Шарлен.
Я захлопнул дверь, и тут Шарлен издала звук отвращения. Я глянул вниз, на мокрый ковер, и понял, от чего. После того, как я последний раз спустил в туалете воду, она пошла через край.
Я прикрыл Шарлен глаза:
– Не смотри.
Вскоре после этого мы летели по направлению к Авалон-Бэй. Нам надо было бы сразу отправиться туда, где не было ни голубых скрипучих качелей, ни пледа на диване, ни крыс под рюшечками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112