От ее боли и потери. От его боли и потери. Чем дольше я говорила, чем больше подробностей приводила, чем больше вопросов у него возникало, тем сильнее я чувствовала, что мои слова ранят его, как отравленные стрелы.
Закончив, я снова подняла на него глаза. Лицо Уильяма покрылось смертельной бледностью. Он вынул из конверта блокнот и молча протянул мне. Латунный ключ лежал между нами на столе.
Я взяла блокнот, глядя на него и не говоря ни слова. Его глаза умоляли меня продолжать.
Я осторожно раскрыла блокнот. Первое предложение я прочла про себя. А потом стала читать вслух, синхронно переводя с французского на родной язык. Получалось медленно; почерк – наклонный, торопливый, слабый – разобрать было нелегко.
Где ты, мой маленький Мишель? Мой прекрасный Мишель.
Где ты теперь?
Помнишь ли ты меня?
Мишель.
Меня, Сару, свою сестру.
Ту, которая так и не вернулась к тебе.
Ту, которая оставила тебя в запертом шкафу.
Ту, которая думала, что там ты будешь в безопасности.
Прошли годы, но я по-прежнему храню этот ключ.
Ключ от нашего потайного убежища.
Видишь, я хранила его, день за днем прикасаясь к нему, вспоминая тебя.
После того дня, 16 июля 1942 года, я не расставалась с ним.
Никто не знает. Никто ничего не знает о ключе, никто не знает о тебе.
О том, что ты сидел в шкафу.
Никто не знает ни о маме, ни о папе.
Ни о концентрационном лагере.
О лете 1942 года.
О том, кто я такая на самом деле.
Мишель.
Не было ни одного дня, чтобы я не думала о тебе.
Не вспоминала нашу квартиру на рю де Сантонь.
Я ношу в себе твою гибель так, как могла бы носить ребенка.
И я буду носить ее в себе до самой смерти.
Иногда мне хочется умереть.
Мне невыносима тяжесть твоей смерти.
И смерти мамы, и смерти папы.
Меня преследуют видения поездов для скота, которые везут их на смерть.
В голове у меня стучат колеса этого поезда, я слышу их каждый день последние тридцать лет.
Мне невыносим груз прошлого.
Но я не могу выбросить ключ от шкафа.
Это единственная вещь, которая связывает тебя и меня, не считая твоей могилы.
Мишель.
Как я могу делать вид, что я – другая?
Как мне заставить их поверить, что я – другая женщина?
Нет, я не могу забыть.
Стадион.
Концентрационный лагерь.
Поезд.
Жюль и Женевьева.
Ален и Генриетта.
Николя и Гаспар.
Мой ребенок не даст мне забыть. Я люблю его. Он мой сын.
Мой муж не знает, кто я такая.
Он не знает моего прошлого.
Но я не могу забыть.
Я сделана ужасную ошибку, приехав сюда.
Я думала, что смогу измениться. Думала, что смогу забыть.
Но я не смогла.
Их отправили в Аушвиц. И там убили.
Мой братик. Он умер в шкафу.
У меня не осталось ничего.
Я думала, что могу найти что-нибудь здесь, но я ошибалась.
Оказывается, ребенка и мужа недостаточно.
Они ничего не знают.
Они не знают, кто я такая.
И никогда не узнают.
Мишель.
В снах ты приходишь и забираешь меня отсюда.
Ты берешь меня за руку и уводишь прочь.
Жизнь для меня невыносима.
Я смотрю на ключ и хочу вернуться к тебе, вернуться в прошлое.
К тем чистым, невинным, спокойным дням до войны.
Я знаю, что мои раны никогда не заживут.
Я надеюсь, что сын простит меня.
Он никогда ни о чем не узнает.
Никто никогда ни о чем не узнает.
Zakhor. Помни.
Al Tichkah. Не забывай.
* * *
В кафе было шумно и оживленно, но казалось, что на столик, за которым сидели мы с Уильямом, кто-то набросил полог тишины.
Я отложила блокнот в сторону. То, что мы только что узнали, грозило раздавить меня.
– Она покончила с собой, – невыразительно произнес Уильям. – Это не был несчастный случай. Она специально направила машину в дерево.
Мне нечего было ему сказать. Я не могла говорить. Я не знала, что тут можно сказать.
Мне хотелось взять его за руку и пожать ее, но что-то удержало меня. Я глубоко вздохнула. Но слова по-прежнему не шли у меня с губ.
Между нами на столике лежал латунный ключ, молчаливый свидетель прошлого, очевидец гибели Мишеля. Я почувствовала, как Уильям замыкается в себе, как уже было однажды в Лукке, когда он выставил перед собой руки, словно отгораживаясь от меня и отталкивая. Он не шевелился, но я поняла, что он отдаляется от меня. И снова меня охватило неудержимое желание коснуться его руки, обнять его. Почему у меня возникло такое чувство, будто у нас много общего? Почему-то он вовсе не казался мне незнакомцем, и, что совсем уж невероятно, я чувствовала, что и я не чужая ему. Что же свело нас вместе? Мои поиски, мое стремление узнать правду, мое сострадание к его матери? Он ничего не знал обо мне, не знал о моем распавшемся браке, о моем едва не случившемся выкидыше в Лукке, ничего не знал ни о моей работе, ни о моей жизни. А что мне было известно о нем самом, о его жене, детях, карьере? Его настоящее было покрыто для меня тайной. Но его прошлое, прошлое его матери, я видела так, как видно в темноте дорожку под ногами, освещенную лучом сильного фонаря. И мне очень хотелось дать понять этому мужчине, что мне не все равно, что случившееся с его матерью изменило и мою жизнь тоже.
– Спасибо, – сказал он наконец. – Спасибо за то, что вы мне рассказали.
Голос его звучал неестественно, натянуто. Я вдруг поняла, что хочу, чтобы он сломался, заплакал, проявил хоть какие-нибудь чувства. Почему? Да потому что мне нужно было дать выход собственным эмоциям, мне нужны были слезы, чтобы смыть боль, печаль и пустоту, мне нужно было переживать вместе с ним, ощутить особенное, интимное, личное единение с этим мужчиной.
Уильям уходил, он уже встал из-за столика, забрал ключ и блокнот. Мне невыносима была мысль, что он уйдет так просто и так быстро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99