«Справедливость в российском менталитете - это форма нравственного признания. С этой точки зрения многие сложившиеся исторически социальные и экономические преимущества отдельных людей выглядят произвольными. … Если общество не может объединиться иначе, чем на основе справедливости, честности и равенства, то верно и обратное: в ходе развития оно будет вынуждено нарушать эти принципы и пребывать в состоянии вечной зависти и стремлении к переделу».
Стоит упомянуть ещё об одной крайности российской политической элиты, проявляющейся в декларативной склонности многих её представителей, в борьбе за власть, манипулировать иллюзорными представлениями о том, что народ, общность, община всегда правы и мудры. В целях оправдания собственного безволия и административной некомпетентности, политики и власть имущие регулярно подпитывают эту иллюзию, при каждом удобном случае говоря, что они, политики, служат народу, выполняют его волю. Такая крайность вредна для полноценного общественного развития не менее чем отношение к общинному менталитету как к бесполезному историческому наследию. Чем больше политическая риторика наполняется безграмотно-пустыми рассуждениями о народной, общинной мудрости и правоте, о том, насколько важно для власти её служение народу, тем больше эта риторика дискредитирует идею обобществления собственности как единственной возможности оптимизации управления корпоративным сектором экономики.
Переходящие из крайности в крайность адепты столь необходимых в России либеральных преобразований относятся к нацеленности народа на обобществление средств производства неуважительно и безрассудочно. Они не ставят перед собой задачи сохранить и преумножить общинное наследие россиян. Не зная, что с этим наследием делать, они призывают списать его в исторический архив, в котором хозяйничают те, кто увлечён идеей национализации собственности и государственного управления экономикой.
Особые недоумение и обеспокоенность возникают тогда, когда отечественные либерал-реформаторы стараются облечь свои призывы в форму научного знания, рассматривая общую (общинную) собственность как некое недоразумение в научной логике формирования полноценных частнособственнических отношений. «Обычно считается, - с нескрываемой иронией пишет, например, теоретик постиндустриализма В.Л. Иноземцев, - что частная собственность возникла в процессе разложения так называемой общинной собственности и впоследствии может быть замещена собственностью общественной. При этом упускается из виду, что такое рассуждение содержит в себе логическое противоречие, так как именно постулирование факта существования в прошлом общинной собственности становится инструментом доказательства возможности и неизбежности последующего отрицания частной собственности».
Пытаясь реабилитировать «обычные» размышления, которые видный российский экономист считает логически противоречивыми, следует вспомнить об одной из основных задач философии, заключающейся в определении связи между диалектическим мышлением (разумом) и обособляющей рефлексией (рассудком). Первое подвергает критике и упраздняет противопоставления, созданные вторым: «Для того, чтобы постичь существенное тождество вещи (в данном случае общественной собственности - А. Л.), мысль должна воссоздать движение, с помощью которого вещь становится своей противоположностью, а затем отрицает эту противоположность и включает её в собственное бытие». Существовавшая в прошлом общинная форма собственности, «снятая» собственностью частной, выражаясь словами Гегеля, «есть в то же время и сохранённое, которое только потеряло свою непосредственность, но от этого не уничтожено… Нечто снято лишь постольку, поскольку оно вступило в единство со своей противоположностью».
Даже с позиции обыденного сознания вполне очевидно, что никакая форма существования не падает в готовом виде с неба, и новое каким-то образом должно существовать в лоне старого, в тесной и непосредственной связи с ним, а это значит, что взаимоотношения людей на основе частной собственности должны опираться, как бы противоречиво это не звучало с точки зрения логики В.Л. Иноземцева, на общинные формы кооперации, которые, в свою очередь, обогатившись отношениями частной собственности, должны будут, с точки зрения диалектической логики, совершить очередной скачок качества, преобразовавшись в новые отношения, основанные на общественной собственности. В своём «снятом» виде эти качественно новые отношения предстают, по мысли теоретиков марксизма-ленинизма, в виде кооперации свободных работников и «их общего владения… произведёнными самим трудом средствами производства», и ничего противоречивого, по крайней мере с точки зрения философии, усмотреть в этом нельзя.
По К. Марксу общественная собственность не есть формально общая собственность всех или многих на средства производства. Но именно обратное положение, согласно которому общественная собственность понимается как формально общая (общенародная) собственность, было принято к руководству при проведении «коллективистских» преобразований в советской России. Вполне естественно, что преобразования экономического базиса, в основе которых лежал знак равенства между собственностью формально общенародной и собственностью общественной, не привели к прогнозируемому возникновению в России коллективистских отношений.
Из-за конъюнктурных искажений исторического материализма со стороны идеологов так называемого государственного социализма, понятие «общественная» собственность нуждается в скорейшей политэкономической реабилитации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92