Мы многое привыкли воспринимать некритически – готовые умозаключения, научные доктрины, требования нашей плоти, правила логики; и все это мешает нам взглянуть на мир и себя по-другому. Ну а я – сколько идей и убеждений, сколько псевдознаний накопил за свою жизнь! Разве было бы не чудесно снова стать белым листом, на котором можно написать что-то совсем новое? Такую задачу китайский дзэн-буддизм ставил перед собой изначально, и в одной из простых назидательных историй, которые из века в век рассказываются новичкам, говорится именно об этом.
Один умудренный наставник посещает монаха и задает вопрос:
– Скажи мне, что такое дзэн?
Монах не отвечает. Вместо этого он усаживает гостя, ставит перед ним чашку и начинает наливать чай. Чашка наполняется, но монах невозмутимо продолжает лить. Гость растерян, сначала молчит, но потом, видя, что монах не останавливается, восклицает:
– Она же полная, полная!
– Ну вот, – отвечает монах. – Так и тебя переполняют убеждения и предрассудки. Как же я могу сказать тебе, что такое дзэн, пока ты не очистишь свою голову?
Монах из притчи не объясняет, как ее очистить. Но я обнаружил, что ночь – хороший помощник. Все, что в при свете дня воздействует на наши чувства, отступает, растворяется во тьме, и ты остаешься единственным действующим лицом. Ночь – это твое время: ночью ты единственный наблюдатель и единственный наблюдаемый.
Потому ли, что я спал в идеальных условиях для возникновения сновидений, или потому, что я решил записывать сны, какая-то частица меня продолжала бодрствовать. Никогда я еще не видел столько снов, сколько здесь, наверху. Каждую ночь в сознании моем разыгрывался целый спектакль, и чаще всего, не очень приятный. Днем я чувствовал себя раскрепощенным и спокойным, но стоило заснуть, как мной овладевали тревоги, страхи, навязчивые идеи. Моему дневному, бодрствующему «я», полагающему, что мир с его тревогами и страстями уже далек, противостояло ночное, спящее «я», из лабиринтов которого вылезали, словно чумные крысы, самые причудливые фантазии.
Если бы я еще колебался насчет того, что мир ощущений не единственная реальность, то ночью с этой другой реальностью я сталкивался вплотную, и в ней хотелось как-то разобраться. Подобно тому, как для приготовления улиток их кормят только листьями салата, а потом вымачивают в уксусе, так и я хотел очиститься изнутри. Причем речь шла об очищении куда более основательном, чем на острове Ко Самуй. Мне нужно было промыть не толстый кишечник, а самые укромные уголки памяти – куда попадает забытое, где оседают эмоциональные впечатления всей жизни. И на этот раз в «цедилке» углубления в себя я находил настоящие шлаки и яды – похуже, чем остатки пластиковых капсул, которые нам скармливал Сэм. Времени на размышления у меня было предостаточно, да и условия были подходящие.
Каждую ночь Старец вставал упражняться со свечой, и я попытался делать то же самое. Несмотря на холод, я заставлял себя вставать. Зажигал свечку, затем, закутавшись в толстое одеяло и нахлобучив до ушей шерстяной берет, садился на пол, выпрямив спину, перед оранжевым язычком с голубой сердцевинкой. Я закрывал глаза и отрешенно наблюдал за тем, что творилось в моем сознании: мысли, воспоминания, обрывки снов, образы, иногда фрагменты фраз. Они всплывали в памяти, как пузырьки со дна пруда… Я не пытался управлять этими образами, не отгонял их – просто спокойно наблюдал, не отождествляя себя со своими мыслями и воспоминаниями. Теперь я твердо знал, что я – не они.
Я оставался в таком положении куда больше, чем десять минут, и мне казалось, что «очистка» мне удается.
Здесь, наверху, было еще нечто очень важное: тишина. К ней мы не привыкли, а здесь она была фоном для остальных восприятий.
Тишина бывала разной. Днем она состояла из многих слагаемых – птичьего щебета, голосов животных, шелеста ветра. Но не было, к примеру, рокота моторов и прочих звуков, производимых человеком. Ночью тишина была равномерным глухим гулом, поднимавшимся из недр земли; он проникал сквозь стены, настигал повсюду. Тишина в горах звонкая, гулкая. Может быть, это символ гармонии противоположностей, к которому я стремился? Уши не слышали абсолютно ничего, но этот гул царил вокруг и во мне. Голос Бога? Музыка небесных сфер? Вслушиваясь, я тоже пытался дать ему определение, но единственное, что приходило в голову, – рыбина, поющая на дне моря.
Что за чудо тишина! А мы, современные люди, избегаем ее, почти боимся – не потому ли, что отождествляем ее со смертью? Мы разучились молчать, не умеем оставаться наедине с собой. Если у нас что-то не ладится, если мы чувствуем, что нас одолевает смятение, мы предпочитаем тут же оглушить себя шумом, смешаться с толпой вместо того, чтобы уединиться где-нибудь и поразмышлять. И это неправильно, потому что тишина, молчание – изначальный, глубинный опыт человека. Без молчания не было бы слов, без тишины не было бы музыки. Если не будет тишины, человек разучится слушать. Только в тишине мы можем пребывать в созвучии с самими собой, восстановить связь между нашим телом и «всем-что-в-нас».
Было время, когда я с упорством проповедника рассказывал каждому, кто соглашался меня слушать, что это за сакральная вещь – молчание, пока не обнаружил среди древних индийских притч одну, в которой все объясняется несколькими словами.
Царь отправляется в лес, чтобы увидеться с одним знаменитым «риши».
– Скажи мне, какова природа Атмана? – спрашивает он отшельника.
Старец смотрит на него и не отвечает.
Царь повторяет вопрос. Риши не отвечает. Царь спрашивает снова, но риши хранит молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211