– Алло, контроль? Говорит центральная.
– Начнем с опозданием минут на пять, в «солонке» еще очередь…
В это время дирижер и постановщик прошли по уборным, давая последние наставления и желая успеха, произнося в зависимости от национальности исполнителей: «Той, той, той», «Break a leg» или «К черту». Костюмерши осматривали хористов, то поправляя их костюмы, то снимая с рук забытые наручные часы. Гримерши, парикмахеры, специалисты по парикам наносили последние штрихи, приглаживая, взлохмачивая, а реквизитор проверяя, чтобы у всех было все, что нужно.
– Никак не могу найти свой кинжал! – пожаловался один молодой человек, наряженный солдатом.
– Хорошо, что у меня есть запасной! Держи и не потеряй. Только он без ножен… Поосторожнее… не порежься… Это настоящий.
– О'кей, мерси.
– Я поставил по обе стороны сцены коробки с канифолью для танцовщиков и для тех, на ком сапоги. Подошвы скользкие, так что натирайте их. И вытирайте ноги перед выходом на сцену, покрытие на ней непрочное…
Напряжение возрастало, нагнетаемое оркестрантами, которые извлекали из своих инструментов душераздирающие звуки, перерастающие в немыслимую какофонию.
– Вниманию осветителей: некоторые прожекторы барахлят. Прошу разогреть восьмой и двенадцатый!
– Последний звонок. Повторяю: последний звонок. Прошу всех на сцену. Займите свои места.
– Тишина, и всех к черту. Гасите свет в зале.
– Направьте луч на дирижера.
Аплодисменты в зале: машина запущена.
У Иветты и Айши, сидящих в ложе бенуара друг за другом, в глазах стояли слезы. Еще бы, впервые в жизни они присутствовали на представлении оперы!
– Запускайте дымоиспускатели.
– Занавес.
Неожиданно появились рельефы высвеченной боковым светом декорации. Греческий лагерь у стен Трои, покинутый осаждавшими. Рассеялся густой дым, открывая взору в левой стороне сцены знаменитую цитадель, тогда как в правой стороне, над полевым жертвенником, ближе к авансцене, возвышалась могила Ахилла.
Глядя одним глазом в партитуру, другим – на сцену, Жилу железной рукой руководил своим войском.
– Посылайте детей…
– Теперь – народ…
– Танцоры, танцоры…
– Солдат посылайте…
– Пастухов…
Уж десять лет мы в стенах этих!
Ха-ха!
Ах! Какое счастье вновь дышать
Чистейшим воздухом полей!
Толчки, прерывистые ритмы: оркестр отвечает хористам.
Накинув на плечи лисье манто, Сара фон Штадт-Фюрстемберг ждала за кулисами своего выхода. Руки заледенели… Мандраж спазмами сводил живот… Она мысленно повторяла первые музыкальные строки своей выходной арии:
Исчезли греки!
Но какой коварный план
Скрывается за их уходом?
Какая странная поспешность!
Не я ль ее вам предсказала?
Жилу стоял сзади. Он сделал знак костюмерше, чтобы та занялась дивой. С несвойственной ему мягкостью, контрастирующей с грубоватой внешностью и грубым мужественным голосом, он снял с ее плеч мех, прошептал на ухо, что она великолепна, и легонько подтолкнул ее рукой. Ласка. Ободряющая.
С тревожными глазами, дрожащая, Кассандра вышла на сцену.
Огни рампы поглотили ее. И как всегда бывало, мандраж исчез. Ее окружила толпа. Она уже не принадлежала себе. Тело ее раздвоилось, переходя в другой мир. Она знала, что в этот вечер многим рискует, что не удержится в рамках своей роли. Ослепленная, не видя знака маэстро, она начала петь в темный, затаивший дыхание зал. Эрнест Лебраншю достал из кармана блокнот и ручку. Что касается директора «Метрополитен-опера», то он раскрыл на коленях партитуру Берлиоза. Свободная, горделивая, властная музыка овладела звуковым пространством, и в этом грандиозном наступлении ей помогали все бога Вергилия.
6
До оставшейся в одиночестве Эрмы долетал городской шум. Первый акт подходил к концу. Ее уборная напоминала кладбище в день похорон. Консьерж неустанно приносил цветы. Это было отвратительно. Смутный запах тления смешивался с удушливым ароматом лилий, роз, ирисов. Скоро они начнут гнить. Изящные букеты не могли сопротивляться теплому воздуху комнаты. Стебли обмякали, клонились. Цветы увядали. Листья еще держались, но надолго ли их хватит?
Ее внимание привлек конверт, подсунутый под дверь. Она подобрала его, вскрыла. Текст был напечатан на старенькой машинке: «Мы жертву принесем печальным божествам из царства мертвых». Она узнала слова, которые должна будет петь Дидона. К чему такое зловещее послание? Зависть? Злоба? Глупость? Вполне естественно, что кое-кто ее ненавидел. Ведь среди этой поющей братии были только посредственности. Они могли издавать только звуки, тогда как она… она работала над текстом, над каждой фразой, вникала в смысл слов, слетавших с ее губ. Слушатель, зритель должен разобрать каждый слог, иначе ему не будет интересно.
Второй акт только что начался. Лицо ее осветилось улыбкой. Слюнки потекли при мысли, что можно пройти за кулисы и посмотреть, как будет подыхать та, белобрысая. Когда Кассандра окажется перед кулисой авансцены, она не сможет не заметить ее. Вот будет презабавно! Эта девица на высокой ноте может дать петуха! Да, такого удовольствия пропустить нельзя. А последующий антракт будет большим, и будет время подготовиться.
– Ты идешь со мной, Мария, не так ли?
Две женщины в одном теле – одна видимая, другая нематериальная – направились к сцене, предварительно позаботившись спрятать драгоценности и закрыть грим-уборную на ключ. В музыкальных театрах всегда опасались воров. Никогда не знаешь, откуда они берутся: тут и административные работники, и техники, артисты, стажеры, безбилетники… Слишком много народу снует в здании, за всеми не уследишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60