Матье закрывает за ним дверь.
Роксана. Что там?
Матье. Письма, одинаковые. От жилищной конторы.
Роксана. А! Наверно, уведомление о сроках побелки фасада. (Уходит в свою комнату.)
Матье (пробегая глазами письма). К несчастью, нет!
Роксана (из своей комнаты). Нас выселяют?
Матье. Нет, но со следующего месяца квартплата увеличивается вдвое.
Роксана (выходит из комнаты с сумочкой). Это беззаконие!
Дэвид. Ограничения на квартплату отменены с января этого года.
Роксана. Неужели?
Матье. И это – вся твоя реакция?
Роксана. За последний час на меня обрушилось столько! И кроме того, мне осталось терзаться всего пятнадцать минут!
Матье. Как так?
Роксана. В жизни все – вопрос выбора, и через четверть часа я его уже сделаю. (Оборачивается к Дэвиду.) В любом случае, не так ли?
Дэвид. В любом случае.
Роксана (направляясь к двери). Четверть часа – не заметишь как пролетят.
Матье. Пока ты еще не ушла, моя самая-самая, я хочу, чтобы ты твердо знала…
Роксана. Что?
Матье. Какое бы решение ты ни приняла, я его одобрю!
Роксана. Жаль! (Выходит.)
Матье (оценивая ее выход как драматург). Потрясающий персонаж!
Дэвид. Великолепна!
Матье. И вы тоже! Просто садись и пиши!
Дэвид. Вы думаете, она не уступит?
Матье. Не имею ни малейшего представления и сгораю от нетерпения узнать так же, как и вы!
Дэвид. Вы ей не проговорились?
Матье. Не валяйте дурака! Как вы себе это представляете – вдруг я возьму и скажу Роксане, что я сам добровольно навязался вам в сообщники, что скандал в аптеке Николя устроила моя знакомая актриса, что за Веронику по телефону говорила другая актриса, что я специально ходил в контору и украл бланки для писем и что – и это хуже всего! – зная заранее о готовящейся краже, я ей ничего не сказал! Да она мне глаза выцарапает!
Дэвид. Действительно нельзя сказать, что вы вели себя по отношению к ней как верный друг.
Матье. На первый взгляд – да. Но, по сути, мое поведение для нее – высший комплимент!
Дэвид. Комплимент?
Матье. Она – единственная женщина, которая меня вдохновляет, единственная женщина, которую я все время хочу описывать. Есть много писателей, в творчестве которых живет одна и та же избранная ими личность; они изменяют ее от произведения к произведению, надеясь, что читатели не узнают. Так и для меня Роксана. К несчастью, в последние годы…
Дэвид…она превратилась в героиню без героя.
Матье. Вот поэтому, когда вы свалились с неба, я сразу подумал, что вы можете им стать! Тогда я смогу снова наконец жить вместе с ней, как раньше… на бумаге, конечно!
Дэвид. А вы уже начали писать?
Матье. Не успели вы уйти. Ко мне снова пришло давно утерянное вдохновение. Из вас получаются необычные герои!
Дэвид. О! Она гораздо интереснее меня!
Матье. Ну, не скажите.
Дэвид. Без сомнения! Учитывая мои возможности, то, что я ей предлагаю, не выходит из рамок относительно разумного. Но то, что она – она! – не соглашается, в ее теперешнем положении это полное безумие!
Матье. Согласен, Дэвид. Но не большее безумие, чем вести игру, с самого начала мечтая о проигрыше!
Дэвид. Что?
Матье. Вы надеялись, что она отвергнет сделку с вами, вы и сейчас еще надеетесь… не так ли?
Дэвид. Как вы догадались?
Матье. Писательская интуиция! Но в чем я вас могу заверить, так это в том, что никогда не стал бы помогать, если бы не был убежден, что за вашими шуточками скрывается глубокое отчаяние!
Дэвид. Такое глубокое, что я готов был покончить с жизнью, когда пришел к вам.
Матье. Вы пришли случайно?
Дэвид. Нет. По совету отца. Я открылся ему, рассказал о моем презрении к жизни, разочаровании и отчаянии, внутреннем опустошении. И тогда он заговорил о вас.
Матье. В первую очередь о ней, я думаю.
Дэвид. Да, он восхищался ее прямотой, честностью, кристальностью. Он именно это слово употребил.
Матье. Слово красивое и точное.
Дэвид. Но я не поверил… И тогда он посоветовал мне убедиться своими глазами и, прежде чем расстаться с жизнью, сыграть напоследок с вами в мою подлую игру.
Матье. Ив результате Роксана спасла вам жизнь!
Дэвид. Вне всякого сомнения! С каждым моим новым предложением, все более и более выгодным для нее, все более приемлемым, я говорил себе: «Сейчас она сдастся… как и все другие!» Но нет! Она до конца осталась несгибаемой, пленительно-презрительной…
Матье. И вы тем счастливей, чем больше она вас презирает?
Дэвид. Когда я вышел от вас, я сходил с ума от счастья и благодарности.
Матье. Так почему вы на этом не остановились?
Дэвид. Всегда хочется большего. А вдруг следующая ставка принесет еще больший выигрыш!
Матье. Но знаете, дальше уже рисковать нельзя! Вы довели Роксану до последнего предела.
Дэвид. Я это понимаю, и если сейчас она уступит, я признаю, что у нее есть смягчающие обстоятельства. И хотя буду разочарован, но… не очень горько.
Матье. Но все-таки будете?…
Дэвид. А вы, вы совсем не будете?
Матье. Я – нет… хотя… но тоже не очень горько.
Дэвид (встревоженно). И вы думаете, это может случиться?
Матье. Я вам уже сказал, что ничего не знаю, но, во всяком случае, не желал бы этого… особенно ради вас.
Дэвид. Я тоже не желал бы… особенно ради нее.
Матье. Ради нее?
Дэвид. Если она уступит, больше всех будет страдать она сама.
Матье. Это правда. Я рад, Дэвид, что вы ее понимаете.
Дэвид. О, для меня она – самая-самая!
Матье. Странно мне слышать это из ваших уст!
Дэвид. А что, только вы ее так называете?
Матье. Нет. Я – третий.
Дэвид. Как так?
Матье. Первым так называл ее отец; он после рождения дочери скоро овдовел, и Роксана заполнила всю его жизнь; он звал ее «моя самая-самая». Потом отец умер, она вышла замуж, родила Николя, развелась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27