– Я уйду от него, если так будет продолжаться, – сказала она, зевая.
Потом, обращаясь ко мне:
– А нет ли тут тихого уголка, где бы можно было поцеловаться?
Тут приехали все остальные.
Близился рассвет, когда я решил, что подходящий момент настал. Кое-кто еще плескался в бассейне, кто-то болтал или пошел на кухню делать себе бутерброды, кто-то сидел в шезлонге с бутылкой в руке и смотрел в небо, кто-то печатал на компьютере. Джоан притащила покурить, и в воздухе стояла легкая дымка.
Был среди гостей писатель, его звали Марк. Он прочел нам вслух последнюю главу своей книги – это было как обухом по голове. Нет, авангард надо любить или, по меньшей мере, иметь к нему врожденную предрасположенность. Или чтобы вам попался гениальный писатель. Я похвалил автора и пошел принести пива.
До этого мы с Одиль украдкой обменялись лишь мимолетными ласками, жаркими, но мимолетными, – в дверях или в уголке сада, где потемней. Теперь я поймал ее на кухне. Но едва только я вошел в нее – с легкостью, которая нас обоих удивила и воодушевила, – как в кухню ввалилась Джоан и принялась шарить по ящикам в поисках аспирина.
Осторожно переведя дух, я шепнул на ухо Одиль, чтобы она запаслась терпением. Она в ответ тихо выругалась. Потом я нашел и дал Джоан аспирин. Она была босиком и ступала голыми ногами по осколкам стекла, не обращая на это никакого внимания.
Я взял пиво и вернулся в сад, потом присел на корточки около Сони. У меня было ощущение пустоты, которое не исчезло при виде гостей. Я смотрел на Соню, а она обсуждала что-то с Коринной и Сандрой, двумя вегетарианками, коловшимися героином и владевшими небольшим, но модным издательством. Я спонсировал это издательство беспроцентными и практически бессрочными ссудами. Я смотрел на Соню, пока они открывали бутылки, и думал, а не перегнул ли я палку. Но это опять же был вопрос без ответа. Я не мог найти никаких веских доводов ни за, ни против. Жизнь порой представлялась мне безысходной – ни озарений, ни стремлений. Все равноценно. Мы точно распылены в пространстве, и бороться нам не за что.
Я не умел сопротивляться этому, никто из нас не умел. Когда я стоял один на крыше и готовился спускаться вниз по стене, я чувствовал, что меня переполняет какая-то сила. Я мечтал, чтобы она никогда меня не покидала, но знал, что так не может быть. От этой силы оставалось, уж не знаю каким чудом, ровно столько, чтобы я, точно привязанный к мачте во время бури, поднимался утром с постели, а не зарывался глубже под одеяло.
– Именно это мне в тебе и нравится, – говорила Соня, когда мы с ней еще спали вместе. – Мне нравится твоя светлая сторона.
Но в последнее время моя светлая сторона не очень-то светилась, наружу все больше выступала темная. Я поцеловал Соню выше колена, и она положила ладонь мне на голову. На самом деле в душе я не чувствовал ничего. Хотя когда-то я ведь женился на ней. Никто меня не принуждал. Впрочем, почти все присутствовавшие мужчины когда-то женились. Спрашивается, что от всего этого осталось? Просто невероятно!
– На мой взгляд, Джоан неправильно вела себя с Никола, – заявила Коринна, разбавляя пиво кока-колой. – Она демонстративно не замечала его болезни.
Не слишком прислушиваясь к их разговору, я покачал головой, а сам подумал, что подвал – самое подходящее место для завершения того, что мы с Одиль начали. Она как раз появилась на пороге вместе с Джоан, обе смеялись.
– Не понимаю, почему она твоя лучшая подруга, – заметил я Соне.
– О нет, пожалуйста! Хватит.
Если бы жизнь вынуждала пас хоть иногда докапываться до истинных мотивов наших поступков, приподнимать в сознании пласт за пластом, то существование было бы сплошным кошмаром. И главное, это ни к чему бы не привело. Теперь звучал «K?ln Concert» Кейта Джаретта, там, где он рычит «О! А!», и музыка отдельными нотами рассыпалась в подрагивающем предутреннем воздухе.
Я подошел к краю бассейна, чтобы быть поближе к Одиль. Марк вытаскивал из воды свою подружку-блондинку: ей стало плохо, она едва не потеряла сознание прямо в бассейне. Мы положили ее на траву.
– Я накатал эту книженцию за три дня! – сообщил мне Марк. – Правда, потерял на этом шесть кило. Приходи на мои чтения. Это надо слышать.
– А ты никогда не думал написать настоящий роман?
– С началом и концом, что ли? Да ты что! И с действующими лицами! Может, еще и с развитием сюжета?
Он потряс головой и скроил брезгливую мину. Мы склонились над блондинкой, которая жаловалась на спазмы в желудке и на холодный пот. Марк объяснил, что романы, о которых я говорю, уже сто лет как не пишутся, что сочинение сюжетов и фабул – это прошлый век, будущее за полной деструктуризацией текста, и наплевать, если противникам современных веяний это кажется непонятным.
– Мы бесконечно отстали от музыки, – вздохнул он. – Отстали от изобразительного искусства. От экспериментального кино. От науки и техники. Если мы и дальше ничего не будем делать, то литература отживет свой век. Да, в сущности, уже отжила, если хочешь знать мое мнение.
Блондинка тем временем попросилась в туалет, и мы под руки повели ее в дом, один слева, другой справа. Она обнимала нас обоих за шею, не переставая путано извиняться и недоумевать, что же такое с ней произошло, и голова ее моталась из стороны в сторону.
Мы остались ждать ее за дверью, налили себе выпить и продолжали болтать о том о сем.
– Не мне тебе говорить, что все это – мура собачья, – рассуждал Марк, делая широкий жест рукой. – Жить просто – ни у кого не получается.
– Иногда кажется, что мы вообще не в состоянии взглянуть на вещи реально. Я часто себя спрашиваю, что я, собственно, делаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39