Точно это единственное безопасное место, единственное убежище, остров посреди океана, разбушевавшегося от появления моего отца. Она с вызывающим видом привлекла меня к себе, но отец предпочел этого не заметить.
Он поглядел на часы.
Мать вздохнула:
– На самолет не опоздаешь?
Отец налил себе выпить. Я воспользовался моментом, чтобы посмотреть, что идет по другим программам, но мать вырвала у меня из рук пульт:
– Прекрати немедленно! Сколько можно?!
Хотя я, собственно, ничего такого не сделал.
Отец сказал:
– На него-то чего бросаться? Не заводись. Туту матери голос сорвался, а в глазах прямо молнии засверкали.
– Да какое тебе дело? Тебе-то, скажи на милость, какое дело!
Отец залпом проглотил содержимое стакана. Но мать не отводила взгляда.
– Скажите пожалуйста! Тебе что, есть дело до того, как я воспитываю моего ребенка? Может, у тебя имеются замечания?
Отец как-то весь поник. И прикрыл глаза рукой. Судя по всему, день у него выдался не из легких. Видно было по лицу.
– Мы же договаривались, что не будем при нем, – почти простонал он.
Но мать придерживалась другого мнения. Теперь все изменилось. Теперь все будет иначе. И только ей судить, процедила она сквозь зубы, только ей судить, что надо или не надо делать в моем присутствии. Только ей и никому другому, понятно? Что можно говорить при мне и что нельзя, отныне будет решать она одна.
Отец коротко засмеялся:
– Только и всего?
И неожиданно запустил свой стакан в открытое окно. Было слышно, как стекло разбилось о мостовую. Потом он выбросил точно так же еще несколько стаканов – как мне показалось, чтобы успокоиться. И всякий раз было слышно, как они разлетаются вдребезги, потому что на улице воцарилась тишина: очевидно, ветер стих. Или почти стих.
Мать предложила ему разбить еще что-нибудь – по крайней мере, избавимся от кучи всякого хлама, который скопился в доме.
– Как же мне все надоело, – сказала она. В окне появилась соседка.
– Ну и ну, – заметила она моему отцу. – Ты чего? Осколки аж до моего дома долетают. Ты что, больной?
А сама поглядывала на мою мать, чтобы понять, что происходит.
Отец пошел и захлопнул окно у нее перед носом.
Мать встала его открыть. Воздуха, воздуха! Ей нужен воздух! Иначе, сказала она, у нее голова лопнет.
Отец ответил:
– Посмотри, до чего ты себя доводишь!
А потом оба повернулись ко мне, потому что я описался.
Пока мать стягивала с меня мокрые штаны, держа их двумя пальцами, точно труп раздавленного на дороге зверька, я опирался ей на плечи. Штаны исчезли в стиральной машине, и мать с протяжным вздохом стала снимать с меня трусы: это был верх позора.
Отец стоял на пороге и уныло наблюдал эту сцену. Говорить как-то сразу стало не о чем. Мне казалось, что отвратительный запах мочи разносится на километр – хуже, чем если бы я наелся спаржи: от меня несло младенцем. Ноги были все мокрые, и ужасно хотелось спрятать лицо под капюшон фуфайки.
Пока я намыливался, мать держала душ. С измученным видом она облокотилась о бортик ванны и рассеянно поливала мне ноги. Вода была слишком горячей, но мне не хотелось ничего говорить.
Тем временем отец начал собираться.
Когда мы вернулись в гостиную, он, склонясь над сумкой, резким движением застегнул молнию. Уже совсем стемнело. Одинокий лунный луч серебрился в саду. Значит, уже поздно, а отцу надо на самолет. Я сел на первый попавшийся стул. Отец протянул матери толстенный конверт и стоял, как дурак, с вытянутой рукой. А она даже не поглядела в его сторону и старательно искала свои сигареты.
Отец небрежно бросил конверт на стол и сказал:
– Не благодари меня. Только не благодари.
Мать сощурилась и выпустила вниз струю голубого дыма. Зажав сигарету кончиками пальцев, она сделала жест, который мог значить все, что угодно.
– Я, между прочим, работаю, – проговорила она, точно змея прошелестела в траве. – Ты прекрасно знаешь, что мы спокойно обходимся и без твоей помощи.
Отец ответил, что ему плевать, что она может сделать из этих денег фантики, если хочет, только пусть все же сперва подумает.
– Я приберегу их на твои похороны, – съязвила мать.
Отец демонстративно расхохотался:
– Работа! Тебе ее никто не гарантирует пожизненно, имей в виду. В один прекрасный день ее можно потерять. Вот останешься без работы, тогда вспомнишь обо мне. И будешь рада, что я есть, когда какой-нибудь козел выставит тебя за дверь.
Мы с матерью переглянулись, потому что одновременно подумали об одном и том же. Мы подумали о соседке, которая вот уже два месяца как ищет работу. Да и вообще их много в нашем квартале, безработных, – в основном женщины: слоняются без дела день-деньской, или дом свой вылизывают, или журналы листают. И мужики тоже – я вижу их иногда, когда они за своими детьми в школу приходят. Невеселый у них видок.
– А, ты не ожидал, что я смогу без тебя обойтись. Ну конечно, признайся. Тебя это даже злит, что я в состоянии справиться без тебя. Да-да, уж я-то тебя знаю.
Моя мать какое-то время встречалась с одним парнем, который устроил ее кассиршей в магазин игрушек, в соседнем с нами пригороде. Отец покачал головой:
– Мне прекрасно известно, что ты в состоянии справиться без меня. Тут я совершенно спокоен. Я тоже тебя знаю, можешь не сомневаться.
Однажды, пока отец с матерью ругались, выставив меня за дверь, соседка взяла меня за плечи и посмотрела прямо в глаза. Она сказала, что женщина, если она нормально устроена, не может долгое время жить без мужчины, а почему, я пойму позже. Родители мои в это время носились из дома в сад и обратно, как сумасшедшие.
Отец в тот вечер едва не увез меня с собой и даже пошел было наверх, чтобы сложить мои вещи, но мать встала между нами, расставив руки, и заявила, что он это сделает только через ее труп, что пусть лучше ее убьют на месте и кровь вытечет из нее вся до последней капли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39