И, естественно, упрям, как положено молодому гению: всегда желал заниматься лишь тем, что выстрадал лично, поэтому к каждому серьезному заданию его приходилось подводить.
Когда на генпрокуроре не осталось от булавок живого места, на столе у секретарши в очередной раз зазвонил телефон. Шеф, догадался Хмуренко по изменившемуся выражению ее лица.
– Александр Сергеевич, проходите. Петр Витальевич ждет вас, – подтвердила она его предположение.
Оказывается, он все это время сидел у себя в кабинете один! И занимался чем-то архиважным. Настолько, что надо было его, Хмуренко, томить полчаса в приемной.
– Здравствуйте, Петр Витальевич. – Хмуренко поздоровался первым, как будто именно он был хозяином кабинета, продолжая бушевать внутри себя и не слишком скрывая это. – Не стану вас долго задерживать, дела, я понимаю…
– Да-да, конечно, – как ни в чем не бывало деловито подхватил Петр Витальевич, – давайте сразу к делу. Я был на совете акционеров… Вы же знаете, что сегодня был совет акционеров?
– Да, за новостями слежу.
– Так вот, сегодня Вилли Геннадиевич был собственной персоной. И в открытую вас защищал. В наблюдательном совете кое-кто прямо жаром пышет против вас и говорил очень нелицеприятные вещи. Я не буду называть по имени-отчеству, вы, наверное, сами догадываетесь. И не он один, хочу вас предупредить, – вы же понимаете, какая там обстановка, и как они стремятся сожрать любого порядочного журналиста. Я, между прочим, тоже взял слово и выступил в вашу поддержку, чтобы вы не подумали… От нашего лица, от журналистской братии. – Петр Витальевич замолчал, очевидно ожидая благодарности, но Хмуренко с профессионально отработанным выражением глубокой заинтересованности молча смотрел ему в глаза… От журналистской братии! Засранец. За всю жизнь не напечатал ни единой строчки и не сказал ни слова в эфире. А в поддержку выступил! Герой России! Осмелился Сосновскому прилюдно лизнуть задницу… – Так вот. По поводу, значит, вашего цикла передач, который вы заявили в субботнем эфире. На всякий случай напишите сейчас заявление об отпуске по состоянию здоровья, если понадобится мы его потом обнародуем, чтобы не выглядело… Ни с вашей, ни с моей стороны…
– Спасибо, Петр Витальевич. Я абсолютно здоров!
– Но тогда в случае чего я же не смогу вас выручить! Вам надо заручиться… Ну большей, нежели моя, поддержкой, вы же понимаете. В общем, Александр Сергеевич, если мне навяжут решение о вашем увольнении, я вынужден буду его подписать. Поймите…
– Я все понимаю! – Хмуренко встал. – Если вы помните, я сам не так давно сидел на вашем месте, пока не было принято решение о моем очередном увольнении. Считайте, что вы меня предупредили.
Миша Лепешкин трудился за компьютером, оседлав кресло задом наперед, и, свесив руки через спинку, быстро и сосредоточенно нажимал на клавиши. Было видно, что он дозрел. Рядом с ним пристроилась первая помощница Хмуренко – Лада Рябец, она рассеянно поглядывала на экран и нетерпеливо теребила сумочку.
– Команда в сборе! – удовлетворенно сказал Хмуренко, заливая в кофеварку три чашки. – Начинаем мозговой штурм. Слово господину Лепешкину.
– Сорок секунд, – отозвался Миша. – Как большое начальство?
– Как обычно, с полными штанами.
– А, – сообразил Лепешкин. – Нас опять типа закрывают!
– Александр Сергеевич, материал, – перебила Лада.
– Хорошо, как раз сейчас и обсудим! – ответил Хмуренко, улыбаясь.
Но Лада не поддержала, по обыкновению, его благодушного тона, покачала указательным пальцем и скосила глаза на Лепешкина. Хмуренко удивленно уставился на нее.
– Так, Миша! Обеденный перерыв! У нас с Ладушкой интимный разговор.
Когда дверь за Лепешкиным закрылась, Лада извлекла из сумочки диктофон.
– Что тут у тебя?
– Александр Сергеевич, бомба! Ильичева подкармливают нефтедолларами.
– Откуда кассета?
– Из лесу, вестимо. От одного знакомого из «Прим-ТВ». Дал всего на час, или мы покупаем, или он отдает своим. Потом подробности, давайте слушать.
"Ильичев…некстати Глеб Евгеньевич.
Глеб Евгеньевич. А теперь представьте, как это для меня некстати! Человек погиб, документы сгорели! Я уже не говорю о том, что надежного человека не найти – их же вообще выпускать перестали, конвейер сломался… А что я буду делать, если они просто порвут контракт и скажут, что впервые меня видят?
Ильичев. Глеб, перестаньте. Вы же не с «новыми русскими» имеете дело. Если бы они так поступали – жили бы в дерьме, как мы.
Глеб Евгеньевич. Мы – это кто? (Смеется.)
Ильичев. Народ. (Долго смеется.) Ты ж понимаешь, момент какой и международная обстановка… (Снова смеется.)
Глеб Евгеньевич. Международная обстановка такая, Виктор Тимофеевич. Я попросил оплату пока приостановить. На всякий случай. Они, конечно, страшно удивились: как так, нефть поставил, а от денег отказывается?!
Ильичев. И что теперь?
Глеб Евгеньевич. Ну я форсировать оплату пока не хотел, но раз вы настаиваете. Я думаю, если за десять дней ничего не случилось, значит, уже, скорее всего, ничего и не будет. Вот… На вашем счету деньги будут послезавтра к середине дня.
Ильичев. На каком именно?
Глеб Евгеньевич. Это как пожелаете, Виктор Тимофеевич, форма оплаты – в удобном для вас месте! Вы больше море любите или Альпы?
Ильичев. Я порядок люблю. Вы обдумали мою просьбу?
Глеб Евгеньевич. Да. Я думаю, что дополнительные два миллиона – не проблема. Но не завтра, конечно, – к Первомаю…"
Лада выключила диктофон.
– По существу, все. Дальше они полчаса анекдоты рассказывают.
– И сколько твой знакомый просит?
– По-скромному, Александр Сергеевич, двадцать тысяч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15