А мы были обязаны несколькими мячами Брэдшоу. Благодаря его великолепным прыжкам и силе удара мы стояли насмерть до самого свистка, оповестившего о перерыве.
К сожалению, Брэдшоу все-таки получил еще один штрафной, за что и выбыл из игры на время.
Но в какой-то момент наш тренер взял меня за руку и сказал: «Твой выход, тигр». Я был вне себя от восторга. Я вновь возвращался в игру, в лигу, в спорт. Пусть он и не называл меня Торнадо.
Тигр? Я изумился такому обращению, но оно мне польстило. Почему он называл меня так? Я ничем не выделялся среди игроков. Тренировки, обычные матчи, ничего серьезного, но Мабэй считал, что я тигр, и значит, он в меня верил. Ему было плевать, что я учился на художника, и он не считал, что я буду из-за этого никудышным баскетболистом.
Я занял свою позицию у корзины, пока Темплтон разминался, перебрасывая мяч то одному, то другому.
– Эй, Чарли, – крикнул наш защитник Джулиан, шлепнув меня по заднице, – мы ждем от тебя больших успехов, малыш!
И опять я не смог не улыбнуться. Мне было приятно, что вся команда принимала меня как своего. «Мы ждем от тебя больших успехов, малыш…» Черт побери, я сам уже разучился верить в свои «успехи».
В волнении я посмотрел на Темплтона, самого лучшего из наших противников, и сказал:
– Рики, мне все равно, что болтают. Честное слово, я люблю твои записи, да здравствует рок-н-ролл!
Он перестал стучать мячом и взглянул на меня так, словно увидел сумасшедшего инопланетянина.
– Это хип-хоп, – резко поправил он. И снова примерился к корзине.
– Все равно круто. Извини, что ошибся.
Он приготовился забросить мяч.
– Я ведь белый… – бросил я в свое оправдание.
И он промахнулся. Трибуны взревели от разочарования. Моя ли в этом вина? Возможно, что и нет. Даже великие игроки иногда могут промазать.
Рики выглядел обозленным, но неудача не ввергла его в отчаяние. Он ни за что не признал бы, что может быть не таким уж крутым, как ему всегда хотелось казаться. Стараясь прийти в себя, Темплтон уперся руками в колени и принялся глубоко дышать.
Зрители подозрительно затихли.
– Мне действительно нравится твоя музыка. Я сказал правду, – крикнул я.
Он подхватил поданный ему мяч и поднял его над головой.
– К тому же я гей! – добавил я.
Рики промахнулся так, что мяч, ударившись о кольцо, отлетел и, просвистев мимо меня, попал в голову Джулиана, который свалился на землю. Темплтон пришел в ярость. Накинулся на кого-то из наших игроков, стоящих ближе всех к нему, и получил штрафной.
Уходя, ибо на сей раз его удалили с поля, он посмотрел на меня безо всякой симпатии. Джулиан уже пришел в себя, подхватил мяч и кинул мне. В свою очередь, я бросил его Мабэю, а тот Куртису. Я прекрасно вписывался в эту игру, во всяком случае, меня принимали как «своего», несмотря на то что я не крутой и после слишком длительного перерыва в тренировках в глазах многих из них был немногим лучше новичка.
Джулиан схватил мяч, принятый от Мабэя, и бросил мне. Я помчался к корзине так быстро, что едва мог расслышать, как он крикнул мне вслед:
– Чарли, ты ведь на самом деле не гей?
Я обернулся и ответил:
– Нет, но не говори об этом Рики!
Наши противники бросились вперед, не давая мне пробиться к сетке. Я снова бросил мяч Мабэю, оказавшемуся ближе к ней, чем я.
– Ты, чертов сукин сын! – воскликнул он, поняв, в чем дело.
– Не говори плохо о моей матери, я тебя предупредил, – заметил я.
Мабэй рассмеялся. Ему, наконец, удалось попасть в сетку благодаря моей своевременной передаче.
– Чего ты смеешься, придурок?
Трибуны гудели от восторга. Мне следовало почувствовать волнение, но я был абсолютно спокоен. Ничего необычного, самая заурядная игра. После тюрьмы мало что могло расшевелить мои нервы.
Мы промахнулись. Они промахнулись. Мы попали, а они снова промахнулись. Прозвенел звонок, и Мабэй, столкнувшись со мной на выходе с поля, хлопнул меня по плечу:
– Хорошая работа, Чарли.
– Знаешь, что придумал этот сукин сын? – улыбнулся Джулиан. – Крикнул Темплтону, что он гей, и этот чертов придурок промазал аж два раза!
Куртис возразил ему, помотав головой:
– Плевать. Если мы победим, я готов признать, что я тоже гей.
Я был рад, что большинство ребят оказались на моей стороне и, кроме того, я сумел доказать, что крут не меньше, чем эта знаменитость. Я знал, что Роттвейлер была там, на трибунах. Знал даже, где именно она сидела, и, подбегая к корзине, оглянулся на нее. Мне казалось, что она беззвучно произнесла одними губами:
– Давай же, Чарли, покажи им, на что ты способен!
И я забросил мяч в сетку. Зрители кричали, аплодировали и вскакивали с мест. А я лежал на земле не двигаясь. Меня можно было принять за мертвого. Я думал как раз о том, что мог бы умереть тогда, в тот вечер у Казановы. Попади в меня хоть одна пуля, и мне конец.
Объявили штрафной. Я все еще не мог пошевелиться. От гула и воплей у меня звенело в ушах, но, сосредоточившись, я разглядел Роттвейлер. Она была в первом ряду с Карой и Дженни-англичанкой. Девушки прыгали от радости. Похоже, у меня была сломана шея.
Объявили экстренный перерыв, и операторы, снимающие матч, спустились прямо на поле. Поднялась настоящая суматоха, Мабэй и Куртис подошли ко мне и наклонились, вглядываясь в мое лицо.
– Все в порядке, со мной все нормально.
Все продолжали веселиться, пить пиво. Никто толком не понимал, чем вызвана досадная заминка в игре. Джулиан что-то рассказывал кому-то о том, как менял колеса у своего «рейнджровера».
Вскоре подошла Роттвейлер и обе девушки – держась за руки, бледные от страха. Ротти стояла закрыв глаза, словно беззвучно молилась, и я впервые задумался:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130