Мама должна вынуть ее.
– Нет, пожалуйста. Не надо, мама, прошу тебя.
Руки в перчатках резали и вытаскивали что-то. Одна сцена сменялась другой. Печень. Почки. Мочевой пузырь. Они блестели под ярким светом ламп, как фантастические фрукты-мутанты. Большинство кадров было снято так близко, что в них не попадал обрубок шеи. Когда же это все-таки случалось, лишенные опознавательных особенностей обезглавленные тела, насколько я понял, должны были позволять лихорадочному сознанию Линди просто подставлять на это место свою собственную голову.
Гарри заговорил тихо, словно в церкви:
– Думаешь, она и вправду могла резать его?
– Возможно, он это так себе представлял, – сказал я, – когда она накачивала чем-то его внутренности.
– Может быть, эта женщина действительно – исчадие ада? – сказал Гарри, когда на свет извлекались легкие.
– Это ужас, просочившийся сквозь поколения.
Голос Линди взлетел в следующий регистр:
– Мне так больно, мама.
– Боль очищает нас, Уилл.
Экран погас, звук пропал, тишина казалась абсолютной. Затем голос Линди вернулся: он стал старше и более циничным.
– Я кое-что знаю, мама.
– Что ты знаешь?
– Я знаю один секрет. – Голоса на записи были стереофонически разделены: голос Эйвы шел справа, а голос Линди – слева.
– Что же ты знаешь, Уилл?
– Секреты, секреты… – Он дразнит ее.
– Что же ты знаешь, Уилл?
Шепот:
– Что ты и есть плохая девочка.
– Что ты сказал, Вилли?
– Я знаю, что ты и есть плохая девочка, мама. – Он засмеялся, а голос его стал наливаться похотью. – Секреты, секреты. Много секретов.
– Что бы там ни было дальше, – сказал Гарри, – добром это кончиться не может.
– Ты… просто… заткнись… немедленно… Уилл Линди.
– Ты плохая девочка, мама, ты плохая девочка, мама, я знаю твой секрет…
Однозвучные приговаривания Линди переросли в безудержный высокий вопль, прорезавший воздух, словно косой, и оборвавшийся в темноту. Было слышно только жужжание магнитофона. Через минуту на экране появилось тело на поверхности черной, как уголь, морской воды. Тело Нельсона. Цвета были полностью стерты, остался только белый, черный и скрывавший контуры серый. Камера перешла на бицепс и приблизила его вплотную.
– Смотри, что я могу, мама, смотри, как я сделаю это. – Голос Линди превратился в язвительный шепот.
Бицепс Нельсона заменила рука Дэшампса – в том же положении, но больше и массивнее.
– Я росту, мама. Смотри.
Плоский живот Нельсона превратился в более мускулистый брюшной пресс Дэшампса. Бедро Нельсона стало более толстым бедром Дэшампса.
– У-у-х-х, мама, – в голосе Линди звучал вызов, – а теперь посмотри-ка сюда.
Плечи Нельсона раздулись, как по волшебству, увеличив объем и очертания.
– Господи! – сказал Гарри. – Какие мстительные фантазии!
Эйва-мама с трудом складывала вместе слова:
– Не надо, Уилл. Ты пугаешь меня. Не пугай меня.
– Думаю, сейчас ты испугаешься по-настоящему, мама. Смотри сюда. – В голосе Линди звучал триумф.
Экран снова стал черным, а зловещие звуки зазвучали глубже и ритмичнее. Затем показалась картинка тела тяжелоатлета, принадлежавшего Барлью. Оно было огромным и рельефным: массивная грудь, окорока бицепсов… Последовал монтаж видов тела под несколькими углами. За несколько секунд сжались десятки кадров, камера увеличивала изображение, словно тело втягивало ее.
– Нет. Уилл. Не надо. Я боюсь.
– А теперь твоя очередь, мама.
Губы крупным планом напоминали начало этой ленты. Влажный рот Линди, выплевывающий слова:
– Думала ли ты когда-нибудь, что я приду за тобой, мама?
Голос Эйвы прорывался через мешанину сжатых вместе гласных – неприятный, сдавленный звук. «И» явно взято из «пиииии». Короткие «о» – из «Бвстона». Длинное «о» – из «Кокомо». Названия городов обеспечили необходимые слоги и одновременно отвлекли внимание.
– …аааахх-оооооаа-ууу… Не надо… пожалуйста.
В кадре появилось лицо Линди, наполовину затемненное. Дикая улыбка под сияющими глазами, руки жестикулируют, обращаясь к зрителю.
– …оо… ахх… оооаауухх…
– Боль очищает нас, мама.
– …ээээ-аа-ооо-аххх… Уилл…
– Я спасу тебя, мама.
– …ооооааааеее…
Экран внезапно погас, звук резко оборвался. Комнату наполнил шелест перематываемой пустой ленты.
– Что случилось? – спросил Гарри. – Пленка закончилась?
– Нет, – медленно сказал я, в то время как мое сознание следило за следующим набором невидимых ниточек, тянувшихся из темноты. – Здесь не хватает финальной сцены. Кульминации.
– Смерти матери.
– Будь ты проклят, Джереми! Гореть тебе в аду… – прошептал я в темный экран, неожиданно догадавшись, почему я покинул его комнату невредимым.
– Что такое, Карсон? – спросил Гарри.
– Джереми не мог видеть, кто был убийцей, зато он четко видел, кто убийцей не является, – сказал я, вспоминая, как Джереми изучал полицейские рапорты и протоколы допросов, пока его сфокусированный в точку ум расшифровывал каждую деталь. Я вспомнил, как он накричал на Эйву, когда та сказала, что его вмешательство спасло человеческие жизни: «Ты видишь в этом спасение людских жизней, ведьма. А я вижу ПРЕДАТЕЛЬСТВО ДЖОЭЛА ЭДРИАНА!»
Я вспомнил легкость, с которой он направил меня против невиновного Колфилда, и ту готовность, с которой я это воспринял.
– Джереми прочел материалы и обнаружил или предположил, что убийца захвачен миссией мести, спровоцированной доминированием матери или чем-то в этом роде. Мой брат увидел в убийце родственную душу. Он также увидел, что Колфилд не подходит на эту роль по складу своего ума.
В глазах Гарри вспыхнуло понимание.
– Поэтому Джереми направил тебя к Колфилду, чтобы дать настоящему убийце время выполнить свою миссию, вставить мать в свое кино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104