К его удивлению, в зале было не так много народу, как он ожидал, особенно в последних рядах. Перед ним сидела только молодая парочка; они перешептывались и обнимались. Показывали какой-то современный французский фильм; неопытный переводчик безуспешно пытался переводить синхронно, хотя при обилии откровенных сцен задача его не была трудной. И так можно было легко понять, что происходит между героями фильма.
Чжан заметил, что парочка впереди постоянно ерзает. Нетрудно догадаться, чем они занимаются! Вскоре Чжан услышал тихий стон; голова женщины легла на плечо мужчины, потом опустилась ниже и исчезла из вида. А может, он перепутал кинозал с экраном? Одна откровенная сцена сменяла другую…
Когда фильм наконец закончился, женщина нехотя высвободилась из объятий мужчины. Волосы ее растрепались; она застегивала шелковую блузку. В полутемном зале белело голое плечо.
Возмущенный до глубины души, комиссар Чжан широким шагом вышел из кинозала. На улице по-прежнему было жарко. У входа стояли машины – иномарки; Они сверкали в лучах вечернего солнца. Эта роскошь тоже была не для него. Кто он такой? Всего лишь отставной партийный функционер… Чжан брел по улице Чэндулу, а машины шуршали мимо, обгоняя его – словно обращенные в паническое бегство звери.
Домой он вернулся измученным, голодным. Сегодня он только завтракал быстрорастворимой лапшой с зеленым луком. В холодильнике лежала половинка засохшего батона. Чжан вытащил хлеб и заварил себе растворимого кофе, положив три чайные ложки на чашку. Вот и весь обед: хлеб со вкусом картона и кофе – такой крепкий, что им можно закрашивать седину. Затем комиссар Чжан достал папку с делом, хотя уже перечел ее содержимое несколько раз. Поняв, что ничего нового он не найдет, отложил папку и взял журналы, которые ему дали в клубной библиотеке. К его удивлению, в «Озере Цинхай» он увидел стихотворение старшего инспектора Чэня. Оно называлось «Ночной разговор».
Остывший кофе на столе;
Хрустят кусочки рафинада.
Торт изуродован –
Остался
Лишь масляный бутон.
Нож в стороне как сноска.
Есть те, кто время вычисляет
По цвету глаз кошачьих, –
Ты не из них.
Сомненье – как осадок
В бутылке винной…
Чжан ничего не понял. Но некоторые образы смутно тревожили его покой. Он пропустил пару строф и прочел самый конец:
Как хрупок
В словах сокрытый мир!
Случайно подвернулся
Заголовок, а исход –
Любой исход историей зовется…
В окно не видно звезд.
Пустынна площадь.
Нет никого. Лишь нищенка-старуха
Проходит мимо, собирая крошки
Минут в свою корзинку.
Его внимание внезапно привлекло слово «площадь». Неужели намек на площадь Тяньаньмэнь? «Пустынна» – в летнюю ночь 1989 года там действительно никого не осталось. Если его догадка верна, стихотворение политически вредно! Да и кусок насчет «истории» тоже. Председатель Мао говорил: историю творит народ, и только народ. Как смеет Чэнь утверждать, будто история – «исход» некоего «заголовка»?
Чжан не был уверен в том, что правильно понял смысл стихотворения. Поэтому он на всякий случай принялся перечитывать его снова. Однако скоро взор его затуманился. Он вынужден был сдаться. Больше ничего не остается делать. Перед тем как лечь спать, он принял душ. Даже стоя под душем, он продолжал думать о том, что Чэнь зашел слишком далеко.
Чжан решил, что утро вечера мудренее, однако события дня не давали ему покоя. Где-то в половине двенадцатого он встал, включил свет и надел очки для чтения.
Как тихо в квартире! Жена его скончалась в начале культурной революции. Без нее он живет – а как будто и не живет. Сколько лет прошло? Уже больше десяти…
Зазвонил телефон, стоящий на прикроватной тумбочке. Звонок был междугородний; звонила дочь из провинции Аньхой.
– Папа, я звоню из окружной больницы. Канкан, наш второй сын, заболел; у него температура сорок. Врач говорит, воспаление легких. Голяня сняли с работы. У нас не осталось денег.
– Сколько надо?
– Нам надо внести тысячу юаней, иначе его не будут лечить.
– Отдай им все, что у тебя есть. Скажи, пусть врачи начинают лечение. Завтра с утра я пришлю тебе деньги экспресс-почтой.
– Спасибо, папа. Извини, что так тебя беспокою.
– Не нужно так говорить. – Чжан помолчал, а потом добавил: – Это я во всем виноват – во всем, что случилось.
Так он на самом деле думал. Он считал себя в ответе за все, что произошло с дочерью. Часто, ворочаясь ночью без сна, он с невыносимой горечью вспоминал, как водил ее в школу, крепко держа за руку. То было в начале шестидесятых. Веселая девочка, она гордилась тем, что ее родители – кадровые революционеры. Она прекрасно училась в школе. Будущее ее в социалистическом Китае виделось ясным и безоблачным. Однако в 1966 году все изменилось. Культурная революция превратила его в контрреволюционера, а ее – в дочь «черного капиталистического прихвостня», объекта революционной критики хунвейбинов. Чжана с женой репрессировали, а их дочь, как представительницу «грамотной молодежи», послали перевоспитываться в бедную сельскую коммуну в провинции Аньхой. Она занималась там самым тяжелым сельскохозяйственным трудом всего за десять фэней в день. Чжану становилось страшно при мысли о том, что сталось с его девочкой. Другие «образованные молодые горожане» получали денежные переводы от родственников из Шанхая, а по праздникам им разрешалось даже приезжать в родной город. Ничего такого его дочь себе позволить не могла. Мать умерла, а он в ту пору еще находился в лагере. Когда в середине семидесятых Чжана освободили и реабилитировали, он едва узнал собственную дочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148