Он взмахнул руками, пытаясь удержаться. Сарацин с воплем прыгнул вперед, замахнулся, целясь в лицо. Томас поспешно упал на спину, увидел жуткий блеск железа. Рядом просвистел топор, Томас перехватил на лету, почувствовал сильный удар, удержал, откатился, под ним звякнуло, пальцы наткнулись на огромный топор вожака, теперь с коротким древком, как у молота Тора.
Он успел подняться на колени. Разбойник с силой ударил в бок, Томас замер от острой боли. Разбойник люто орал, глаза выкатил, брызгал слюной и все норовил достать острым топором в лицо, где из узкой прорези смотрели ненавистные ярко-синие глаза, словно безоблачное небо просвечивало сквозь череп франка.
Томас ухватил топор левой рукой, правая бессильно висела, шагнул под новый удар. В боку растекалось горячим, от боли перекосило. Он принял лезвие легкого топора на локоть, сцепил зубы от новой боли, но одновременно с ударом сарацина обрушил свой топор.
Стальное широкое лезвие разрубило голову сарацина до зубов. Крови выплеснулось столько, словно в закрашенную закатом лужу бросили огромный камень.
Томас выронил топор, побрел по дороге. Его шатало, толстые деревья извивались как змеи, но Томас уже видел своего умного коня. Тот знал, хозяин не задержится надолго — торопливо объедал свежие листики с кустов, щипал траву.
С великим трудом Томас поднял с земли щит и меч — неимоверно тяжелые, пошел, волоча за собой. Стальной доспех в боку был проломлен, из трещины сочилась алая струйка. Но еще больше крови, Томас чувствовал, растекалось под доспехами. Вязаная рубашка промокла, в сапоге хлюпало.
Жеребец оторвался от листьев, готовый сразу в галоп, однако хозяин лишь вцепился обеими руками в седло, застыл. Конь фыркнул, повернул голову, удивленно обнюхал Томаса. В глазах у рыцаря темнело от потери крови, он с усилием повесил меч на седельный крюк, зацепил щит. Пытался взобраться в седло, но сил не было. Но, видимо, как-то вскарабкался, ибо в забытьи видел, как двигались навстречу зеленые ветки, потом темнота поглотила весь свет.
Очнулся от холода. По лицу ползли, щекоча кожу, холодные капли, а когда открыл глаза, увидел лишь серую пелену. Шевельнуться не мог, застонал, с удивлением прислушался к своему слабому сиплому голосу.
Чьи-то пальцы коснулись лица, серый занавес исчез. Томас успел увидеть исчезающую мокрую тряпку. Сверху нависло худое изнуренное лицо, больше похожее на череп, обтянутый сухой кожей. Человек был мертвенно бледен, крупные скулы выпячивались так резко, что кожа вот-вот прорвется. Томас ощутил мурашки между лопаток, а череп произнес скрипучим голосом:
— Боги не зовут тебя, рыцарь.
Томас перевел взгляд на костлявые пальцы, что еще держали мокрую тряпку. За спиной паломника на сучьях чешуйчатого дуба висели меч, щит, кинжал, а доспехи лежали бесформенной грудой. Ветер шевелил волосы на груди Томаса, и он наконец обнаружил, что лежит на куче веток обнаженным до пояса. Живот плотно стягивают чистые полосы ткани, на боку под тканью чувствуются толстые прутья, там жжет, щиплет, печет.
— Спаси Бог, — прошептал Томас. Губы едва шевелились, получилось «Спасибо». — Ты кто?
— Калика перехожая, — ответил паломник. Голос его был сухой, безжизненный, но могучий.
— Калека? — переспросил Томас.
— Калика, — ответил странник. — Это...
Томас пытался удержать сознание, но голос странника истончился, как леденец во рту, исчез. Очнувшись много позже, нашел ту же серую пелену, догадался стащить мокрую тряпку, но тут же водрузил обратно — лоб горел, словно уже колотился им о самый толстый котел у Вельзевула.
Калика сидел возле небольшого костра, сгорбленный, неподвижный, как валун. Его плащ был под Томасом, и рыцарь содрогнулся от жалости и отвращения: калика был ужасен худобой. Скелет, обтянутый кожей, кое-как прикрытый лохмотьями. У костра калика разогрелся, оттуда шел гнусный запах немытого тела.
— Как твое имя, — спросил Томас слабым голосом, — из какой ты страны?
Калика медленно, словно с усилием, повернул к нему голову. Глаза были темными, а в зрачках блестели красноватые искры.
— Я родом из Руси, — ответил он медленно. — Меня зовут Олег. Я был в Святой земле, как и ты, ради подвига...
Томас закашлялся, скривился от острой боли в боку. Он чувствовал ушибы, кровоподтеки: доспехи хоть и выдержали удары, кроме одного, но прогнулись под тяжелым разбойничьим топором...
— Ничего, — утешил Томас, задыхаясь, — в этот раз не получилось, в чем-то другом повезет.
Калика ответил бесцветным голосом:
— Получилось... Все, как я желал.
Томас поперхнулся воздухом, от удивления даже приподнялся на локтях, терпя режущую боль:
— Святой калика, но у тебя такой вид, словно только что выпустили из сарацинского подземелья! А до этого каждый день о твою спину ломали все прутья, что растут на землях от Нила до Евфрата!
— Подвиг, — повторил калика глухо.
Томас лег, возразил устало:
— Подвиг — сразить дракона! Ворваться на горячем коне в гущу сарацинского войска, повергнуть сильнейших, отнять прапор! Подвиг — спасти принцессу, а похитителя вбить по ноздри в землю...
Он замолчал, перед глазами запрыгали черные мухи. Калика Олег молчал, с задумчивым видом помешивал прутиком багровые угли. Нагнулся, выхватил что-то похожее на камень-голыш, перебросил с ладони на ладонь:
— Испек дюжину яиц. Тебе надо есть, ты иначе не умеешь.
Томас потянул ноздрями, ощутил будоражащий запах. Вспомнил, что ехал к этому лесу голодный как волк, мечтал поесть, отдохнуть, полежать вот так в тени под деревом.
— Ты умеешь иначе, — ответил он, не утерпев. — По тебе видно.
Отшельник выгреб из огня остальные яйца, пальцы Томаса тряслись, когда сдирал скорлупу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28