В тот же миг под Томасом заколыхалось, словно он лежал на зыбучих песках.
Его прижало лицом к ковру. Рядом кто-то тонко вскрикнул, он узнал голос
женщины.
-- А как же старик? -- вскрикнул Томас. -- Мы ж не скифы!
Чувствуя себя на зыбком плоту, что несется сквозь холодный ветер
навстречу водопаду, он подобрался к краю ковра. Башня стремительно
удалялась. Вокруг маленькой фигурки старика вспыхнул зеленый свет.
Половцы, охваченные огнем, метались по башне, срывались с края.
Ковер мелко трясло. Томас сцепил зубы, те начали выбивать дробь. Еще
не от холода, от гадкой тряски. А женщина может подумать, что вовсе от
трусости! Холод придет позже, он знал по полету на Змее. Но там хоть края
теплые, а здесь вовсе север, осень, утки летят мохнатые, как шмели.
-- Управится, -- успокоил Олег. -- Не думал, что в твоей чаше такая
сила... Или в гвозде?.. Наверное, в гвозде. Чаша что, а вот гвоздь из
креста, в котором, козе понятно, откуда он возьмется -- железо...
Свирепый встречный ветер трепал красные, как пламя, волосы Олега. Он
слегка щурился, горбился, но зеленые глаза по-прежнему смотрели вперед с
угрюмым недоверием. Волчья душегрейка была распахнута на груди.
Он с неудовольствием повернулся к распластавшейся на ковре женщине.
Старик все-таки втолкнул ее в последний миг! Мог бы сам защитить от
половцев, но уж очень не хотел связываться с бабой. Да это и понятно:
женщина в келье мага приносит несчастий больше, чем на корабле. Он знает,
это он лучше этого доморощенного отшельника знает.
-- Кто ты и как тебя зовут? -- спросил он хмуро. -- Как бы ты,
девица, не попала из огня да в полымя.
Женщина вздрогнула, ее пальцы сжались на складках ковра еще крепче.
Ветер трепал распущенные космы, серые и неопрятные, зато длинные.
-- Меня зовут... Ярослава, но лучше Яра.
Томас оглянулся на них, покачал головой.
-- Яра... Такого имени нет. Язычница?
-- Я родилась весной, когда сеют яровые, -- пояснила женщина, --
потому и назвали Ярославой.
Калика хмыкнул, но смолчал. Его красные волосы трепетали на ветру,
как пламя. Зеленые глаза бесстрастно смотрели вдаль. Женщина приоткрыла
глаз, с удивительно лиловой сетчаткой, крупной и блестящей, покосилась на
калику.
-- Вообще-то все мои братья и сестры, даже двоюродные и троюродные,
рождались зимой. Моя старшая сестра появилась на свет с первыми
заморозками, потому ее назвали Льдинка, другая сестра, Снежана, родилась в
день первого снега, потому у нее такое странное для вас имя. Я слышала,
что моя троюродная сестра, что родилась за морем в день страшного мороза,
когда лед сковал даже воздух, названа Изольдой, так как она словно бы
вышла изо льда... Только самый младший братик родился весной, его назвали
почкой, уже набухшей соком, готовой распуститься -- Брунькой, а во
взрослости -- Бруниславом.
-- Языческая геральдика, -- пробурчал Томас. -- Врет и не
поплевывает. Ладно... Баба с воза -- потехе час.
Калика покосился удивленно:
-- Это ты к чему?
-- А так. Нравится мне русская народная мудрость!

Глава 6

Женщина держалась на летящем ковре без страха, правда, на самой
середине, плотно зажмурив глаза и вцепившись в ковер так, что побелели
костяшки пальцев.
-- Неужели удалось ускользнуть? -- сказала она неверяще.
Голос ее был низкий, чуть хрипловатый. Томас похлопал ее по плечу,
она наконец решилась приподняться на локте и открыть глаза.
Странно-лиловые глаза смотрели ясно, это было единственно ясное на ее
перепачканном сажей и пеплом лице. Разорванный сарафан обнажал
ослепительно белую кожу, но руки до плеч были коричневые от солнца. Скулы
ее были гордо приподняты, нечеловечески лиловые глаза смотрели прямо. В
них таился страх, но женщина с каждым мгновением загоняла его все глубже.
-- Кто ты? -- спросил Томас строго. -- Почему в такой стране, что уже
приняла благодатный свет христианства, имя у тебя не христианское?
Ковер качнуло на воздушном ухабе. Женщина осторожно вытянула шею,
посмотрела вниз. Ее щеки побледнели, но взор не отвела. Томас начал
смотреть на женщину новыми глазами. Когда он впервые поднялся на такую
высоту, его кости тряслись так, что стук был слышен за Рипейскими горами,
а кровь превратилась в мелкие льдинки и шуршала в жилах, как будто раки
терлись панцирями, выбираясь из корзины.
Она бросила на него взгляд искоса.
-- Так отец нарек... Но потом проезжал черный человек, он что-то пел
на чужом языке и махал крестом. Нам сказали, что теперь мы крещеные.
Томас шумно выдохнул воздух. Все-таки легче. Двое язычников на одном
ковре было бы многовато, а так они двое против одного. Правда, упорного в
своем безверии как медведь в родной берлоге.
-- А как тебя назвали в новой вере?
-- Не знаю, -- ответила она просто. -- Больше мы того человека не
видели.
Олег хохотнул:
-- Хороша твоя вера... Держись крепче!
Их подбросило, затем ковер накренился и понесся, как санки с крутой
горки. Ветер засвистел в ушах, Томас сжал в кулаках мохнатую складку с
такой силой, что потом все умельцы мира не разгладят. Хотел сказать
женщине, чтобы сделала то же самое, но она уже сама вцепилась, как клещ.
На этот раз побледнела, лиловые глаза расширились.
-- Ничего, -- утешил он неуверенно, -- все равно теперь ты спасена.
От половцев.
Олег услышал, крикнул сквозь свист ветра:
-- Конечно! Брякнуться всего с пары верст!.. Сэр Томас, ты расскажи,
как летел вверх тормашками с башни Давида.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31