Раздался звук,
словно кто-то незримый тронул басовую струну, но откуда она здесь? Разве
что шмель сердито гуднул возле уха, но шмели на ночь замирают полуживыми
комочками...
Темное небо меняло оттенки. Нет, даже цвета. Чернота сменилась
лиловостью, на глазах налилась грозным фиолетовым. Томас настолько сжился
с этим миром, даже болотным, что все чувства насторожились еще до того,
как проснулся, а сердце стукнуло сперва вопросительно, потом, уверившись,
что не ошиблось, пошло стучать сильнее и чаще, нагнетая горячую кровь в
мышцы, готовя к неожиданностям безжалостной жизни.
Над болотом небо стало цвета побежалости металла, какая бывает на
лезвии перекаленного меча у нерадивого кузнеца. Казалось, вот-вот оттуда
посыпятся искры из-под колес боевой колесницы языческого бога.
Шагах в пяти от Томаса сухо, словно лопались переспелые арбузы,
крякнули камни. Он вжался в землю, даже пальцы вогнал.
В неподвижном темном воздухе неслышно возник полупрозрачный столб
света!
Мир застыл. Умолкли сонные болотные птицы, волны перестали шлепать в
берег, но мир, так показалось Томасу, словно бы вздохнул с облегчением.
Наконец-то! Вернулся скрепляющий стержень, на котором держится все и вся.
Теперь все пойдет на лад.
Столб полыхал, сердце Томаса сжималось от тоски и тревоги. Свет
выглядел древним, если такое можно сказать о свете, ведь это единственное,
что не изменилось в нашем кровавом мире с момента его сотворения. И
все-таки свет был не тот, который он видел ежечасно. В нем гремела
торжествующая мощь тех времен, когда мир был молод, беспечен и бесшабашен.
Когда по этим местам неслись конные армады киммеров, скифов и других
древних народов. А может, и еще более древних, когда по земле ходили
только боги, ныне ставшие демонами. И каждый оставлял частичку силы здесь,
в этом свете...
Томас боялся шелохнуться, чтобы видение не исчезло. Яра спала рядом,
бледное лицо было изнуренным. А в призрачном свете медленно проступило
грозное лицо. Глаза полыхнули, в грозном веселье раздвинулся
кроваво-красный рот. Лик был ужасен, но Томас не мог оторвать глаз. Это
был демон, огненный демон, однако в нем била ключом та неземная мощь, что
заставляет не только восхищаться -- мы ведь признаем достоинства врагов,
-- но и вызывает преклонение.
Страшный голос, сухой треск искр, проревел негромко, но Томас сразу
ощутил, как ослабли члены, а во рту стало сухо.
-- Кто вы, посмевшие?
Яра попробовала во сне натянуть одеяло, обиженно подогнула колени к
подбородку, засопела. Томас судорожно толкал калику, тот сопел,
поворачивался на бок. Наконец прохрипел недовольно, не раскрывая глаз:
-- Ну чего тебе?
-- Проснись! Тут кто-то спрашивает, кто мы!
Калика сонно огрызнулся:
-- А ты уже и не знаешь?
Он попытался отвернуться, но Томас вцепился, как клещ, потряс. Голова
калики болталась, он наконец открыл глаза. Мгновение смотрел на блистающие
столб с ужасным ликом внутри, зевнул и снова попытался улечься.
Остолбеневший Томас выпустил его из рук, лишь потом, опомнившись,
поднял в сидячее положение. Заорал на ухо:
-- Сэр калика! Это, наверное, и есть тот Хозяин, о котором говорил
болотник!
-- Это я говорил, -- проворчал калика. Он открыл глаза, зевнул, глядя
в страшное лицо. -- Доброе утро!.. Хотя какое, к черту, утро, эти рыцари
хуже петухов. Ты и есть здесь Хозяин?
Лицо в столбе исказилось в страшной гримасе. Словно в огненную воду
бросили камень, так лицо раздробилось и пропало, но мурашке по спине
Томаса побежали еще гуще. Из блистающего пламени за ним наблюдали, он
чувствовал, нещадные глаза демона.
Голос был едва слышен из-за хрипа, треска, щелканья, будто лопались
мелкие угольки:
-- Кто ты, посмевший не пасть на колени, не просящий пощадить жалкую
жизнь?
Калика двинул плечами.
-- А нам жисть не дорога. Что в ней? Одни неприятности. Да и надо же
знать, кому кланяться. Вот сэр Томас, вишь, какой красивый да статный, не
кланяется даже королю германскому, как и султану сарацинскому, потому что
не положено: свои хозяева обидятся. Еще высекут.
Томас поморщился.
-- Сэр калика, благородных рыцарей не секут. Им секут головы, а не то
место, которым некоторые... Позволь узнать, могучий дух, ты и есть тот
Хозяин, о котором нам взахлеб говорил почтенный болотник?
Голос из пламени протрещал громче:
-- Так меня называют местные племена.
Все-таки от Томаса не ускользнула уклончивость ответа. Олег сказал
подозрительно:
-- Мне показалось, что мы могли бы пролететь... без помех.
Томас замер. Столб стал намного ярче, слепил глаза.
-- Да. Но не очень далеко.
После тяжелого, как гора, молчания Олег сказал осторожно:
-- Нас ждут?
-- И очень близко.
-- Понятно, -- сказал Олег. -- Но каков тебе интерес?
А Томас спросил, опустив ладонь на рукоять меча:
-- Ты на чьей стороне?
Столб горел ярко не обжигающим огнем. Олег не чувствовал жара, хотя
встал совсем близко. Томас чуть пригнулся, всматриваясь в белый огонь.
-- Я на своей стороне, -- ответило пламя. -- У меня есть свой
народ... нравится он вам или нет... но он мой, и я о нем забочусь. Когда
здесь появляются чужаки, я их, понятно, скармливаю своим.
Томас оглянулся за помощью на волхва, но язычнику такое отношение
местного божества было явно привычным. Кивнул, подумал еще.
-- Понятно... этих скормить не удалось?
Столб, будто в гневе, стал выше, вспыхнул, но померк и стал даже
ниже, чем был.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31