Мы уйдем от любой погони.
Лех мчался рядом, искоса поглядывал на женщину. Спросил хрипло и весело:
– Не побоишься? Бог, когда догонит, ка-ак шарахнет по затылку! Мокрое пятно останется.
– Если догонит, – буркнул Рус.
– Бог?
– И у богов растут кривые ноги.
Он бережно, но крепко прижимал к себе спасенную. Ее черные волосы растрепало ветром, тонкие шелковые пряди струились по его лицу, словно чистые струи ручья по гранитному ложу. Тело ее вздрагивало, то ли от пережитого страха, то ли от упругого встречного ветра.
– Бог да не догонит? – снова удивился Лех.
– Волхвы говорят, – крикнул Рус с веселой злостью, – что боги ничего не делают сами! Все руками людей. А от здешнего людья мы да не отмахнемся? Они что овцы для моей палицы и твоего меча!
Глава 3
Раскаленная земля бросалась с грохотом под копыта и исчезала. Деревья прыгали навстречу, словно хотели расшибить вместе с конем, но в последний миг сами трусили и расступались, а он вламывался в простор, несся, как огромная стрела, как выпущенный могучей рукой бога камень из пращи, ногами сжимал бока горячего сильного зверя, а руками – озябшее гибкое тело с распущенными волосами.
То слева, то справа возникал всадник на красном, как пылающее небо, коне, золотые волосы трепало ветром, он что-то хрипло и задорно кричал, молодой и красивый, сильный, как юный бог, могучий, как тур.
Рус чувствовал, как изнутри рвется ликующий крик восторга, едва не заревел диким зверем, заставил себя крепче сжать женщину, а коню дал волю, тот сам рвется всласть отдаться скачке. Он слышал, что иные мужчины в азарте скачки, да если еще на горячем лихом коне, приходили в такой восторг, что визжали, вскакивали с ногами на седло, подпрыгивали, будто пробовали взлететь… и, теряя рассудок от восторга, иной раз калечились, а то и разбивались насмерть.
Он чувствовал, что близок к такому помешательству. Сердце колотится, как козел о ясли. Уже ребра заныли от ударов, а перед глазами застлало кровавым туманом от прилива дурной крови в голову. Он крепче прижал женщину к груди, она вскрикнула, а он едва не задохнулся от нежности. Вот оно, его сумасшествие…
Лех исчез, отстал, и Рус с великим трудом заставил себя подобрать повод. Ракшас яростно противился, хотел скакать и скакать, он тоже мог вообразить себя птицей; Рус застонал, рассудочность противна мужчине-воину, но пересилил, и могучий друг с четырьмя копытами понял, захрапел, начал замедлять бег.
Женщина решилась оторвать голову от его груди. На него взглянули крупные глаза, странно темные, почти черные, с огромными расширенными зрачками. Брови тоже черные, сросшиеся на переносице, а нос удивительно тонок, с настолько красиво вырезанными ноздрями, что у него защемило сердце, почему-то захотелось смеяться от счастья и плакать одновременно. Волосы от встречного ветра трепало уже за спиной Руса, он чувствовал обнаженными плечами их прикосновение, похожее на легкие струи теплой воды.
Она что-то сказала, слова незнакомы, а голос волнующе звонок и чист, как вода лесного родника.
– Ты моя, – сказал он мощно. – И никаким богам не отдам!
Она снова что-то сказала, но Рус покачал головой. Сердце переполнено жгучей нежностью. Он, самый сильный и умелый, держит в руках самую красивую женщину мира, а белый свет несется вскачь навстречу и торопливо распахивает богатства: бери…
В спину стукнуло, затем больно клюнуло в затылок. Он ощутил боль, словно ястреб ударил острым клювом. Недоумевающе раскрыл глаза шире. Ветром заворачивает веки, женщина испуганно вскрикивала и указывала голой рукой ему за спину.
Рус оглянулся, голова дернулась в сторону, по волосам шелестнуло, и лишь тогда сообразил, что мимо вжикнула оперенная стрела! Сзади был грохот конских копыт, облако пыли, из которого выныривали оскаленные конские морды, пригнувшиеся всадники.
За ними гнались десятка два, но в движущемся пыльном облаке часто блистал металл, оттуда слышался лязг, крики, и Рус видел, как в обе стороны вылетали, будто выброшенные рукой бога, окровавленные всадники, а то и вместе с конями.
Затем вынырнул красный конь, почти серый от пыли. Лех, весь в грязи, как болотник, взмахом велел Русу скакать дальше, а сам размахивал мечом во все стороны, и за считанные мгновения еще двое неуклюжих всадников отпрянули, зажимая раны, а третий сразу широко взмахнул руками, будто хотел обнять весь белый свет, и откинулся на конский круп.
– Лех! – крикнул Рус в тревоге.
Двое обошли Леха по обочине, один на ходу выстрелил в сторону Руса из короткого лука. Стрела угодила в плечо, но не пробила тугие, как корень дуба, мышцы, а лишь слегка царапнула кожу. Эти земледельцы, судя по всему, совсем недавно слезли с коней и еще не потеряли свое степняцкое умение стрелять на скаку!
Он крепче сжал в объятиях нежное тело. Женщина что-то сказала на своем птичьем языке. Он не расслышал, еще одна стрела просвистела над ухом, зацепила и вырвала прядь волос.
Сзади яростно гремел веселый крик Леха. Средний брат улыбался, как Рус помнил с детства, даже когда тонул в болоте, когда сорвался со скалы и летел в далекий горный поток, и сейчас кричит весело, не подает виду, что задыхается от усталости и, может быть, уже вот-вот сомлеет от многих ран…
Рус натянул поводья:
– Стой, Ракшас!.. Лех, я иду!
Женщина скатилась на разбитую копытами землю, а Рус уже со своей страшной палицей в руке развернул Ракшаса. Позади в пыльном облаке дико кричали кони, звенел металл, звучали изломанные чужие голоса. Леха не слышал, но дети Скифа не уходят в вирий, не захватив с собой многих и многих врагов для услужения.
С боков обойдя пыльное облако, с двух сторон на него неслись чужие всадники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23