Разумеется, и совершенно счастлива; просто иногда я вынуждена вновь и вновь мысленно повторять, почему он вообще мне понравился, словно иначе забуду. К счастью, причин масса: у него черные волосы и миллион веснушек, которые его совсем не портят; он горластый, но забавный; все его знают и любят, и, наверное, половина девчонок в школе по нему сохнут; он отлично смотрится в своей футболке для лакросса; когда он очень устает, то кладет голову мне на плечо и засыпает. Это в нем самое прекрасное. Мне нравится лежать рядом с ним, когда уже поздно, темно и так тихо, что я слышу биение своего сердца. В такие мгновения я уверена, что люблю его.
Не обращая внимания на Роба, я встаю в очередь заплатить за рогалик — я тоже умею изображать неприступность, — после чего направляюсь в сектор выпускников. Остальная часть столовой представляет собой прямоугольник. Умственно отсталые сидят в самой глубине, рядом с учебными классами; затем идут столы девятиклассников, десятиклассников и одиннадцатиклассников. Сектор выпускников расположен в самом начале столовой. Это восьмиугольник с окнами со всех сторон. Ну хорошо, из окон видно только парковку. Но это лучше, чем наблюдать, как слюнявые идиоты лопают яблочное пюре. Без обид, ладно?
Элли уже сидит за нашим любимым круглым столиком у самого окна. Я ставлю поднос и кладу розы. Букет Элли лежит на столе, и я быстро пересчитываю цветы, затем здороваюсь:
— Привет. — Я показываю на ее букет и встряхиваю своим. — Девять роз. У меня тоже.
— Одна не считается, — кривится она. — Итан Шлоски прислал. Прикинь? Вот маньяк.
— Ладно тебе. У меня тоже одна не считается — от Кента Макфуллера.
— Он тебя лю-у-у-бит, — произносит Элли. — Получила эсэмэску от Линдси?
Я выковыриваю мягкую начинку из рогалика и закидываю в рот.
— Мы правда собираемся к нему на вечеринку?
— Боишься, что он изнасилует тебя прямо там? — фыркает Элли.
— Очень смешно.
— Обещали бочонок пива. — Элли отгрызает крошечный кусочек сэндвича с индейкой. — У меня дома после школы, ладно?
Могла бы не уточнять. Это наша пятничная традиция. Мы заказываем еду, роемся у Элли в шкафу, врубаем музыку погромче и танцуем, меняясь тенями для век и блеском для губ.
— Ясное дело.
Краешком глаза я слежу, как приближается Роб; внезапно он оказывается рядом, плюхается на соседний стул, наклоняется и касается губами моего левого уха. От него пахнет одеколоном «Тотал», как всегда. По-моему, немного напоминает чай с мелиссой, который пила моя бабушка, но ему незачем об этом знать.
— Привет, Саммантуй.
Он всегда выдумывает мне имена: Саммантуй, Сэм-вич, Саммит.
— Получила мою валограмму?
— А ты мою? — спрашиваю я.
Он сбрасывает с плеча рюкзак и расстегивает молнию. На дне лежит полдюжины смятых роз — вероятно, одна из них моя, — а также пустая пачка сигарет, упаковка жевательной резинки «Трайдент», сотовый телефон и пара сменных футболок. Учеба его не слишком занимает.
— От кого остальные розы? — поддразниваю я.
— От твоих конкуренток, — многозначительно отвечает он.
— Супер, — вставляет Элли. — Ты пойдешь на вечеринку к Кенту сегодня вечером, Роб?
— Может быть, — пожимает он плечами и делает скучающий вид.
Хотите секрет? Однажды, когда мы целовались, я распахнула глаза и увидела, что его глаза открыты. Он даже не смотрел на меня. Через мое плечо он разглядывал комнату.
— Обещали бочонок пива, — повторяет Элли.
Все шутят, что «Джефферсон» помогает подготовиться к колледжу: учит учиться и учит пить. Два года назад «Нью-Йорк тайме» включила нас в список десяти самых пьющих муниципальных школ в Коннектикуте.
Собственно, а чем нам еще заниматься? У нас есть торговые центры и вечеринки в подвалах. Вот и все. И так живет почти вся страна. Папа считает, что давно пора снести статую Свободы и построить большой торговый ряд или водрузить золотистые арки «Макдоналдса». Мол, тогда все поймут, к чему мы движемся.
— Гм. Прошу прощения.
Линдси стоит за спиной у Роба и покашливает, скрестив руки на груди и постукивая ногой.
— Ты занял мое место, Кокран, — сообщает она.
Но только притворяется рассерженной. Роб и Линдси всегда дружили. По крайней мере, всегда учились в одной группе и поневоле стали друзьями.
— Приношу свои извинения, Эджкомб.
Он встает и раскланивается, а она плюхается за стол.
— Увидимся вечером, Роб, — говорит Элли. — Захвати своих друзей.
Наклонившись, он зарывается лицом в мои волосы и произносит тихим, глубоким голосом:
— До встречи.
Раньше от этого голоса все нервы в моем теле взрывались фейерверком. А теперь порой он кажется мне слащавым.
— Не забудь. Сегодня будем только ты и я.
— Помню, — отзываюсь я.
Надеюсь, у меня получилось сексуально, а не испуганно. Однако ладони вспотели. Только бы он не попытался взять меня за руку!
К счастью, он не пытается. Вместо этого прижимается губами к моим губам. Мы целуемся взасос, пока Линдси не кидает мне в плечо картошкой и не восклицает:
— Только не во время еды!
— Прощайте, леди.
С этими словами Роб вразвалочку удаляется прочь. Его кепка чуть сдвинута набок.
Когда никто не смотрит, я вытираю рот салфеткой, потому что нижняя половина моего лица обслюнявлена Робом.
Вот еще один секрет о нем: я терпеть не могу, как он целуется.
Элоди считает, что все мои переживания от неуверенности, потому что мы с Робом пока не закрепили сделку. Она уверена, что мне сразу станет лучше, и наверняка права. В конце концов, Элоди в этом деле эксперт.
Она последней присоединяется к нам за обедом, ставит поднос, и мы все тянемся к ее картошке. Она без энтузиазма пытается отшлепать нас по рукам, затем швыряет свой букет на стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16