— Конечно, теперь Поле, может быть, и приданое, и все такое дадут,— продолжала Елена Никитишна.— Так-то тоже ничего бы не дали...
— Ишь чему обрадовалась! — проворчал Прокофий.— Стыда-то нет. Одной ногой в гробу стоишь, а такие речи говоришь!
— О, типун тебе на язык! Сам на ладан дышит, а Других хоронит!..— отплюнулась Елена Никитишна.— И какие я такие речи говорю? Ну, забаловалась девка, так этого не вернешь... Надо думать, как ее пристроить...
— Пристроишь! — отозвался сердито Прокофий.
— Впервые у нас, что ли?
— Сама-то гуляла, так и другим потакаешь!
— Тьфу ты, тьфу! Пес старый!-—обозлилась Елена Никитишна.— Нашел чем меня попрекать! Я, может быть, слезьми обливалась, когда меня на грех-то силой повели... Вы-то все только радовались тогда, потому через меня в люди вылезли... А теперь попрекать!.. На себя обернулся бы... Ты-то тоже знал, чай, кого брал...
Прокофий, в свою очередь, отплюнулся.
-— С тобой не сговоришь! Покойницу в гробу, и ту не забила...
— На твои же речи, дурак, отвечаю...
В эту минуту в комнату неторопливо вошел человек в черном фраке, в белом галстуке, с бакенбардами в виде котлет. Это был Данило Николаевич Волков, камердинер Егора Александровича. Сразу трудно было решить —лакей это или чиновник; степенность, сдержанность, солидность, внешняя порядочность, все это сразу бросалось в нем в глаза. Ему было лет двадцать восемь, хотя он смотрел гораздо старше своих лет. Лакейская жизнь не молодит, а он
служил в лакеях с семнадцати лет. На его затылке уже виднелся зачаток плеши с медный пятак величиною.
— Прокофий Данилович, вас Егор Александрович зовут,— сказал он, обращаясь к Прокофию, и потом обратился к Елене Никитишне: — Выдайте шоколад, повар просил передать, что для мороженого нужно, да поскорей просил...
— Не горит, подождет! — ответила сухо Елена Никитишна,— До обеда-то еще далеко.
Данило Николаевич переминался с ноги на ногу, не решаясь, по-видимому, о чем-то заговорить.
— Правда это, Елена Никитишна, что я слышал?—начал он.— Конечно, это Агафья Прохоровна болтает, а все же... Говорят, что Егор Александрович женится па Марье Николаевне Протасовой.
— А тебе-то что? — спросила Елена Никитишна, пытливо взглянув ему в лицо.
Он, подняв брови, сделал совсем скромную мину невинной овцы.
— Так-с... Мне что же! — ответил он и еще осторожнее и смиреннее прибавил: — Я только потому, что как же тогда Пелагея Прокофьевна?
Елена Никитишна даже оставила разборку столового белья и скрестила около тальи руки. — А Пелагея Прокофьевна тут при чем же?— сурово спросила она, и ее глаза сверкнули угрозой.
Но Волков выдержал ее взгляд и со вздохом заметил:
— Что же, шила в мешке не утаишь... И тотчас же прибавил:
— И зачем это такую, с позволения сказать, сволочь генеральша допускает в дом, как эта Агафья Прохоровна или эта мать Софрония... И невинного человека этакие аспиды замарают, а не то, что... Тут уж, конечно, и со стороны видно...
Елена Никитишна презрительно усмехнулась.
— Ишь, какие глазастые выискались!.. А видишь, так и молчи...
— Это точно-с,— скромно согласился Данило.— Только жаль девицу... Такая, можно сказать, красавица и кротости...
Елена Никитишна еще презрительнее сверху вниз взглянула на него и спросила насмешливым тоном:
— Жениться, что ли, из жалости хочешь?
— Отчего же бы и не жениться? — почти радостно воскликнул лакей.
Елена Никитишна покачала головой.
— Губа-то, видно, не дура!..
Потом, отвертываясь от него, она проворчала:
— Нет, за такую-то невесту покланяться нужно... — И покланялся бы,— начал Данило.
Но она перебила его:
— Ну, ну, бери шоколад! Сам торопил, а теперь лясы точишь... Ступай.
Она говорила грубо, как привыкшая властвовать барыня с слугой. Волков взял плитки шоколаду и вышел. Его слова сильно взволновали Елену Ники-тишну, точно он открыл ей нечто новое. Продолжая рыться в буфете, она с порывистыми движениями ворчала про себя:
«Выискался какой! Губа-то, видно, точно не дура, язык не лопатка, знают, где сладко! Я бы не прочь жениться! Что и говорить: кусок лакомый! Софья Петровна и Егор Александрович Полю не оставят, приданое дадут, мужа пристроят. Кому это не лестно. А Данилке чего лучше! Так бы сейчас в купцы и полез. Скаред человек! Уж теперь, ничего не видя в холопском своем звании, на проценты деньги господам дает. Четвертную займут, две возвращают. Жоха! Далеко пойдет».
На минуту она перестала перебирать вещи и с видом усталости присела, подперев голову рукой. Какая-то новая мысль вертелась в ее голове.
«В самом деле, как это никому нам в голову не приходило, что за Данилу можно выдать Полю? Не за чиновника же ее выдать? — Да с чиновником и нужды натерпится, знаем мы эту дрянь; а Данило копейку сбережет, Поле-то только он по сердцу не придется. Ну, да и то сказать: кто ей теперь по сердцу будет, когда она от Егора Александровича в омрачении находится? Сердце-то у нее горячее, а рассудку нет. Обезумела совсем!»
Елену Никитишну неожиданно вывел из раздумья голос Поли. Молодая девушка, бледная, как полотно, пугливо озираясь, поспешно вошла в столовую и прямо обратилась к тетке:
— Тетушка, голубушка, вы здесь?.. Что я сейчас слышала от Агафьи Прохоровны и от Данилы... Ведь это неправда?..
— Что ты, что ты?.. Что слышала-то? — отрывисто проговорила Елена Никитишна, испуганная внезапным появлением племянницы и выражением ее лица.
— Да вот они говорят... будто Егор Александрович женится... что...
— Ну?
— Что эта самая Протасова и есть его невеста?
— Ну, да, женится,— ответила Елена Никитишна.— Тебе-то что?.. Ох, девка, девка, совсем ты ошалела!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67