Ведь нельзя же сокращать свои расходы, когда владеешь таким имением, как Мухортово! Тоже мотовка она у тебя!
У Егора Александровича стало совсем легко на душе. Вернувшись из кабинета дяди на террасу, где барышни Мухортовы вышивали русские полотенца, а сын хозяина дома читал вслух какую-то книгу, Егор Александрович не мог не рассмеяться, подметив снова обращенные на него не то участливые, не то пугливые взгляды. Он подошел к кузинам и весело проговорил им:
— Ну, а теперь позвольте вас расцеловать за участие. Я не умираю, не погибаю и чувствую себя более счастливым, чем когда-нибудь!
Он притянул к себе этих румяных, откормленных и добродушных девушек и не без удовольствия расцеловал их прямо в губы. Кузен тоже поднялся с места и протянул ему широкую, полную, белую руку и, крепко сжимая ею руку Егора Александровича, с чувством проговорил:
— Молодец, Егораша; наплюй на все! Свет не клином сошелся. Мы тебе другую найдем...
— Нет, уж ты мне лучше на хорошие места на охоте укажи, Павлик,— ответил, смеясь, Егор Александрович,— а невесту я сам найду.
Павел Алексеевич, очень походивший на откормленного теленка, с крупными розовыми губами и большими простодушными молочно-голубыми глазами, бросился обнимать кузена, звонко и сочно целуя его.
— Знаешь, Павел, когда ты так целуешь, аппетит возбуждается,— со смехом сказал Егор Александрович.
— Меня, что ли, съесть хочешь?—-в свою очередь, засмеялся сын хозяина.
Егор Александрович с любовью взглянул на него и взял его за подбородок.
—Что ж, аппетитный кусок!
— Нет, уж я лучше велю завтрак подать!—ответил Павел Алексеевич.— Кстати, и мама посмотрит на тебя. А то она, бедная, боялась и выйти к тебе. «Взгляну, говорит, на него и разрыдаюсь».
Был третий час дня в исходе, когда Егор Александрович возвращался домой от дяди. Погода стояла превосходная. Кругом все было залито солнцем, в бездонном голубом небе не было ни облачка. Кругом царила невозмутимая тишина. Егор Александрович шел неспешными шагами домой по берегу Желтухи. Кое-где в стороне виднелись покосившиеся избы, ветхие крестьянские постройки. Смотря на них, Егор Александрович невольно вспомнил про недавно просмотренные им счеты. Здесь нищета, быть может, голод, а там в этих счетах значились цифры вроде пятисот рублей, заплаченных за кружевные манжеты и воротничок, вроде тысячи шестисот франков за одно до-
машнее платье, сшитое в Париже. Ему вспомнилось и то, что он сам проигрывал иногда в ландскнехт сотни рублей, бросая эти деньги, взятые у народа, как бросают ненужные тряпки. Сколько мерзостей и подло-стей делают люди, даже считающие себя и считающиеся честными людьми,— делают только потому, что не задумываются над своими поступками, не отдают себе строгого отчета в своих действиях. Ему вдруг вспомнились почему-то слова Протасовой: «Шампанское пьете и устриц едите?» Его мысли перешли к ней. Какая странная эта девушка! Сколько в ней отталкивающего и сколько привлекательного. Но что же в ней привлекательного? В этом он не мог дать себе отчета, не мог указать на что-нибудь определенное. Определенными у нее были только недостатки. И с чего это он задумался о ней? Что она? Пустая болтунья, понадергавшая фразы в разных книжках, вот и все, что можно сказать о ней. Тут нет ни глубины, ни искренности, а все напускное, начиная с ее пресловутой резкости и откровенности и кончая ее не то мужицкими, не то мальчишескими манерами. В ней, кажется, пет даже нравственной чистоты. Он иронически усмехнулся, сделав этот приговор. Не говорит ли в нем зависть? Как же, она выбрала Томилова, какого-то Коко Томилова, а не его! Ему ли не злиться на нее!
— А, это вы? Какими судьбами вырвались из своей берлоги? — вдруг послышался голос откуда-то снизу.
Егор Александрович оглянулся и увидал внизу, у берега реки, образовавшей в этом месте маленький залив, лодку у стоявшего тут плота. В лодке сидела Марья Николаевна и господин принц на носу,— это был Томилов. Молодые люди удили рыбу. Мухор-тов раскланялся с Протасовой.
— А вас нынче нигде не видно,— сказала она.
— Дела много,— ответил Егор Александрович, спустившись на плот и пожимая протянутую ему руку.
— Вы не знакомы?— спросила она Егора Александровича, указывая ему на сидевшего с нею в лодке господина.— Я вас, кажется, не представила в прошлый раз...
—Нет,— ответил Мухортов.
— Наш сосед, Николай Александрович Томилов,— сказала она.
Молодые люди холодно раскланялись. Егор Александрович облокотился на перила плота.
— Вы, впрочем, знакомы с его дядюшками... Помните графов Слытковых?..
Потом, с гримасой отвернувшись от своего спутника, она заговорила, со смехом обращаясь к Егору Александровичу:
— А я уж думала, что вы скоропостижно умерли или уехали. Справлялась у ващйх кузин, говорят: «Бедный Егораша сидит все за делами».
Она ловко передразнила тон кузин Мухортова, Он усмехнулся.
—Отчего же «бедный»? Я, напротив того, именно теперь чувствую себя отлично, вследствие обилия дела.
— Вот как! А я и не подозревала, что вы такой любитель заниматься,— проговорила она с иронией.
— Я же всю жизнь провел, работая в своем кабинете,—ответил он и шутливо прибавил: не будь этого, я бы, вероятно, хандрил, как вы.
— Кто вам сказал, что я хандрю? Никогда я не думала хандрить! Вот выдумали!
— Да? — коротко спросил он и хотел откланяться.
— Как, вы уже убегаете? — спросила она.
— Чтоб не мешать вам... Вы, вероятно, страстно любите уженье рыбы?.. Это, должно быть, точно интересное занятие... Говорят, многие могут целые дни проводить за ним...
Он говорил серьезно, но Марье Николаевне послышалась в его тоне насмешка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67